Да здравствует свобода слова!
Название: Перо
Рейтинг: R/NC-17
Жанр: нестокгольмский синдром
Размер: миди
Тип: слеш
Объём: примерно 79 тысяч знаков
Описание: ориджинал написан на конкурс "Свобода слова" в дайри. Заявка: Что-нибудь про заложника/ов. Рейтинг рейтинга ПГ-13 и выше.
Предупреждения: мат, изнасилование
читать оридж "Перо", продолжение в комментариях
Острый охотничий нож входил в брусок сливочного масла мягко, можно сказать, почти любовно. Если бы нож не был ножом. Кеша заворожено следил за плавными, уверенными движениями руки, срезавшей желтовато-молочные лепестки, и кожей чувствовал опасность. Даже во время завтрака он боялся своего «гостя», хотя сейчас Кешке, вроде бы, ничего не угрожало. В качестве исключения. Утренний свет застрял в дымном мареве – «гость» без стеснения выкуривал на кешкиной кухне три-четыре сигареты за час. Самому Кеше оставалось дышать в собственные коленки, когда он с ногами забирался на старенький табурет.
В этой занятной компании он проводил уже третий день. Потому что в двери у него нет глазка, а над замком – цепочка из скрепок, самодельная, теперь жалко болтавшаяся двумя обрывками. Потому что голос постучавшего был мягким и уверенным. Потому что перо, вжавшееся в дрожащее горло, молчаливо убеждало лучше любых аргументов. Сквозь ступор Кеша еле расслышал, как «гость» предупредил его не орать и не задавать лишних вопросов – и все будет хорошо. Упрямые попытки отбиться, дать локтем под дых или затылком в нос окончились тем, что его самого приложили о стенку, и Кеша медленно сполз по вертикали. Через пелену тупой, застилающей глаза боли он видел, как бандит втащил в квартиру черную спортивную сумку и аккуратно запер дверь. Через три минуты единственный ключ от квартиры перекочевал в чужой карман, туда же отправилась батарея из мобильного, а телефонный шнур был аккуратно перерезан. Можно было как-то добраться до окна, но… Прыгать с пятого этажа Кеша не спешил, а соседи уехали в санаторий до конца сентября – еще три недели. Деваться некуда – как с подводной лодки. Может, по батарее морзянкой?
– Даже не думай, парень, – у гостя голос был низкий, грохочущий, похожий на рык то ли медведя, то ли видавшего виды байка. Он вообще был весь, как с американского хайвея, из фильмов про Ангелов Ада и Харлея Дэвидсона. Худощавого Кешку такой мог перешибить полуплевком.
– Что тебе надо? – буквально втиснутый в угол Кеша отстраненно наблюдал, как «гость» хозяйничал в его квартире, и бессильно свирепел. – У меня нет ничего, веришь? Бери, вон, микроволновку, и…
Пудовый кулак грохнул по столу, древесина жалобно заныла.
– В другой раз повторять не буду, – спокойный голос «гостя» неприятно контрастировал с показной агрессией, – никаких вопросов. Через неделю я уйду – так же, как и пришел. И ты постараешься меня забыть. Иннокентий Тульнов, так?
Бред какой-то.
– И что?
– И значит, я по адресу. И на семь дней я твой сосед, – «гость» улыбнулся во все… двадцать шесть, наверное, зубов и задернул штору.
Пятый этаж, идиот! Никто не смотрит.
На следующий день Кеша, с темными мешками под воспаленными глазами – кто б тут заснул, – прожигал террориста взглядом. Попытки объяснить, что никто никакого выкупа за его жизнь не даст, а квартира отписана старшей сестре, успехом не увенчались. Когда он заговорил в третий раз, то получил кулаком в челюсть. Насколько Кеша, видевший тот кулак, мог судить, его по-отечески предупредительно погладили. Но скула, онемевшая от приложенной пачки пельменей, ныла еще полдня. Дышать было уже невозможно – на кухне хоть топор вешай, и Кеша уходил на диван в спальню. «Гость» курсировал между двумя комнатами, беспрестанно выглядывая в окна, будто следил за кем-то. Но, не задерживаясь взглядом ни на чем особенном, снова садился в кресло, открывал какой-то томик, стыдливо обернутый газетой, и углублялся в чтение. Кеша при этом оставался в поле его зрения, злясь от накатывавшей волнами паники и собственного бессилия. Умом он понимал – посреди недели его не убьют, раз уж сразу не прикончили. Но оставалось всего пять суток, а дальше пока маячила пропасть, в которую Кешке никак не улыбалось упасть. Он хотел попытаться отсигналить – соседям снизу или прохожим – что у него в квартире настоящая база террориста. Оставалось дождаться, когда «гостю» приспичит поспать. Но тому, казалось, сон не требовался вовсе – так, откинется на спинку, прикроет глаза и сопит. Как только Кеше чудилось, что дыхание стало размеренным, и веки не дрожат, он сползал с постели и осторожно, перекатываясь с пятки на носок, крался к выходу. И неизменно натыкался на тяжелый немигающий взгляд.
– Я в сортир, – бурчал Кешка, и его сдувало в ванную.
– Расплескать боишься? – неслось в спину, и он хлопал дверью со всей дури, только чтобы не слышать басистый, архибесивший смех.
Примерно в три ночи, проворочавшись и сбив простыню в ком, Кеша все-таки измотался и вырубился. Разлепил глаза он только к полудню – под веки лезло яркое солнце, а в ноздри – запах яичницы на горчичном масле. С секунду соображалка разогревалась, а потом Кеша вспомнил. Влетел на кухню встрепанный и злой.
– Ты тут?
– А ты чего ждал? Что растворюсь, как феечка? Я сказал – буду неделю. И кстати, доброе утро, – мужик с трехдневной щетиной и в мамином фартуке в горох, тычащий в его сторону огромным охотничьим ножом смотрелся дикой фантазией, – сядь и жди завтрак.
– Хрен-с-два оно доброе, – процедил Кешка, плюхаясь на указанный табурет. – Что тебе вообще надо? Ты ж знаешь, что соседей нет, там бы и засел.
– Дурак ты, Иннокентий. У тебя их ключи есть? – нож со скоростью пулеметной очереди нарезал огурец. Как в кулинарных передачах.
– Были.
– И Маркиза ты их кормишь… – вопрос-не вопрос, а Кешке уже понятно, что почву зондировали не три дня. «Гость» оборачивается, согласно кивает и продолжает: – Ну вот и представь. Заходишь ты к соседям, а там я сижу. Крики, возня, а вдруг я тебя придушу ненароком, пока ты чужое жилище будешь защищать?
– И какая, хрен, разница?
– Вот именно, – да, действительно, никакой. Кешка встал и пошлепал в санузел.
– Далеко собрался?
– Зубы продеру и вернусь, – он завернул за угол и добавил уже из ванной, – мамочка.
– Я слышал.
– Я знаю!
Кешке было откровенно уже положить на вторжение. Да, его жутко бесило, что за любое слово можно в собственном доме ждать сдачи в морду. И угнетало, что этот вот, за стенкой, досконально знал и Кешу, и его расписание, и расписание соседей, и как зовут их жирного хамоватого кота – а он сам, в свою очередь, даже не знал имени «гостя».
– Ты там утоп?
– Не дождешься, – Кешка зачесал пятерней влажные волосы и схватился за вилку. Кусок скворчащей яичницы, посыпанной тертым сыром – ну нифига себе! – съехал на подставленную тарелку. Остальное, прямо в сковороде, повар-террорист поставил перед собой. На доску, блин.
– Приятного аппетита, Иннокентий.
– И тебе того же, эм-м, Рэмбо.
– Меня зовут Гарм. Если надо.
– Вот еще.
Кеша молча жевал и громко думал. Он уже мало что понимал, и вообще, хорошо было бы прогуляться. Но кто ж его выпустит, да?
– Да.
– Что? Я вообще-то молчал, – Гарм посмотрел на Кешку и осклабился. Почти расхотелось есть.
– Ты думаешь, ты прямо такой весь первый «хозяин» у меня в деле? Вы несколько дней беситесь, потом кто-то начинает делать глупости, а кто-то – подстраиваться.
– Что-о-о? – кусок с желтком, уже болтавшийся на вилке, отлетел в стенку с характерным чавкающим звуком. – Это кто подстраивается?
– А ты бесишься и хочешь на свободу, но больше – подышать и мозги проветрить. Нет.
– Проваливай из моей головы. Придурок, – булькнул чаем Кешка, а полминуты спустя снова вытирался полотенцем. Надетая на уши кружка и липкий горячий душ – еще одна капля в море ненависти к этой неделе.
– Посуду помой, умник. А я пошел работать.
Дальше было нудно. Компьютер не включить – провода узлом свернулись у Гарма в сумке. Обещал вернуть прощальным подарком. Из книг – сто раз перечитанные школьные учебники, университетские же, за первый курс, выдать должны были в начале октября. А заштриховывать клетки в старой тетради по биологии наскучило за первые семь минут. Кешка с сомнением глянул на углубившегося в свое чтиво Гарма. Отмел дикость. Задумался, начал выводить каракули. Снова посмотрел. Прикинул.
– В «города» играешь?
– Уймись.
– И что мне делать? Можно пойти погулять? – Кешка сощурил глаза и начал тыкать острым карандашом в клетчатый лист, разрывая бумагу.
– Приберись в ванной, там бардак, – Гарм посмотрел поверх обложки и кивнул в сторону выхода.
– Меня устраивает.
– А меня нет. Пока я тут, ты будешь стараться, чтобы обоим было удобно. Уловил?
– Не вижу связи. Ты держишь меня взаперти, потому что – о, тебе надо! А я должен горбатиться на тебя, которого в первый раз вижу?
– Ну, я тут уже третий день. Можно начать привыкать, – Гарм устало потер глаза и снова посмотрел за окно, чуть прищурившись. – Так, еще раз – ты идешь и моешь ванную, заодно запихиваешь свое белье в корзину для стирки. Потом зовешь меня. И вместе проверим, насколько ты гостеприимный. Если что будет не так – придется учить тебя аккуратности собственноручно. Время пошло, – он закинул ногу на ногу, раскрыл заложенную закладкой страницу и больше внимания на Кешку не обращал. Тот, нахмурившись, вытащил из-под дивана заныканные носки и поплелся, куда послали. За час он успел более-менее протереть пол, вымыть саму ванну, закинуть в машинку вещи и даже надраить зеркало. Кешка не хотел, но оно… само как-то, короче, получилось. Увлекся, задумался – и не заметил, как за спиной нарисовался дорогой гость.
– Ну, неплохо, чумку уже не подхватишь.
– А хотелось? – затылок обожгло шлепком, и Гарм – мать твою, в одном полотенце! – прошел внутрь. Он и полотенце с собой таскает? Эм, и он будет мыться? Сейчас?
– Выйди, тебе еще рано, – Гарм выжидающе постукивал по машинке подушечками пальцев, как бы намекая.
– Мне восемнадцать.
– А, ну тогда иди ко мне, – он сделал шаг навстречу, и Кешку вынесло из комнаты. Пидор! Шутит он, блять!
За те пять минут, которые мылся Гарм, Кешка выяснил, что террористы принимают душ в обнимку с ключами, телефоном и ножом. И где они прячут этот склад, он даже предполагать не желал.
– Все обыскал? – из ванной, как примадонна из-за кулис, в клубах пены и полуголый, выплыл Гарм, вторым полотенцем высушивая короткий ёжик на затылке.
– Это для рук. Я не обыскивал.
– Я слышал. Знаю, как гремит моя сумка. И… оно у меня в руках, – без ложной скромности Гарм стал переодеваться прямо при Кешке. Тот аж поперхнулся – частично от чужой наглости, частично – от собственной зависти. Хотел бы он в свои, допустим, тридцать пять выглядеть как вот этот. Ничего лишнего, прямо-таки Бекхэм. Рязанской выделки.
– Железо таскаешь?
– Трупы. Попадаются толстячки, – Гарм ухмыльнулся при виде вытянувшегося кешкиного лица и с видом короля уселся в кресло – как на трон. – Да не дрейфь ты. Я от слова не откажусь. Главное, ты не отступись от договора, и всем будет хорошо.
Он картинно послюнявил палец и перелистнул страницу. Разговор был закончен.
Вечером они пили чай. Кеша молчал, гипнотизируя поднимающийся бергамотовый пар, и думал, что пропускает неделю только что начавшейся студенческой жизни. И даже справки у него нет. Хотя он очень надеялся, что и не будет.
– Ты на химика учишься? – ошарашил вопросом Гарм, до этого что-то чиркавший в блокноте.
– Только поступил. Ты, кажется, в курсе, – мысль, что за ним следили, была омерзительной.
– Ну да. А чего так? Почему не на инженера или информатика? Это ж перспективно. Инновации, нанотехнологии…
– Химия тоже на месте не топчется – не филология, – откровенно возмутился Кешка. – И вообще, нанотехнология – это сначала к химии, а потом уже… ой, там сложно. Тебе надо?
– Интересно. А в криминалистику чего не пошел? – Гарм задумчиво крутил в руках кружку. Его нож, выпачканный в масле, ненавязчиво лежал на столе. На минуту Кеша задержал на нем взгляд, и только потом ответил:
– Там открывать нечего. Только вскрывать – а мне этого не надо, спасибо.
– Да ладно, – хмыкнул Гарм, – тебе все равно в армию, станешь серьезнее, проймет.
– Я условно годный, еще в десятом классе списали.
– А, ну ясно, – разговор ожидаемо не клеился, и теперь почему-то некомфортно было Кешке. Он подхватил кружку, тарелки и нож. Совершенно автоматически, как всегда убирал со стола. Секунда – и на запястье сомкнулись стальные клещи гармовского захвата. От неожиданности Кешка выронил посуду. Одна тарелка треснула, у кружки с тихим звяком отлетела ручка.
– Не трогай перышко, говорил же, – так смотрят на жертву волки – снизу вверх, но ты знаешь, что ты – корм.
– Ты маньяк, отпусти. Придурок, – Кешка попытался отмахнуться, и нечаянно, самым острием царапнул сам себя по запястью. – Блять, да подавись своим тесаком! И чаем подавись, пожалуйста! Будь как дома, урод! Давай вон, пользуйся сервисом. Чего изволите? Ужин, кофе в постель, шелковых простыней, шлюх легкого поведения? Извини, что сразу не вызвал, помехи на линии, – Кешу откровенно несло. Он вырвался из хватки молчавшего Гарма, взвился, пнул собственный табурет на любимой, некогда уютной кухоньке и, обернув руку вафельной салфеткой, заперся в спальне. Через стенку было слышно, как Гарм встал, поднял табуретку и размеренно подошел к двери.
– Впусти, Иннокентий, давай не будем играться. Не время.
– На кухне есть окно, туда пали своих клиентов, – Кешка накинул на плечи одеяло и отвернулся к темной стене.
– Мне нужны оба.
– Они одинаковые.
– Раз.
– Иди на хрен!
– Два.
– Топай, откуда пришел!
– Три, – дверь вылетела из проема, как если бы ее за веревку нечаянно привязали к БелАЗу. Кешка моментально слетел с постели, как шуганный кот. Поискал, что потяжелее, и схватил орфографический словарь.
– Не поможет, – Гарм спокойно, будто не разворотил минуту назад косяк, двигался на Кешку. Поджилки уже не тряслись – просто отмерли. – Слушай сюда, Тульнов Иннокентий Борисович. Сейчас я тебя либо вырублю, либо просто поучу.
Кешка швырнул словарь.
Гарм его поймал. Головой. И будто не заметил, как из раны потекла кровь, стала заливать глаз. Только отерся привычно, мимоходом, и, ухватив за край, потянул на себя одеяло. Потом все происходило очень быстро. Стало темно и сразу душно. Первый удар от неожиданности Кеша пропустил. Второй ощутил поясницей. Потом уже точечно: под колени, так, чтобы рухнул, в солнечное сплетение – он согнулся пополам, под дых, в челюсть, в грудь и в живот. Дышать было невозможно, вырваться тоже. Одеяло сковывало не хуже материнской пеленки – Кешка не мог помнить, но знал наверняка. И, как новорожденный, только хватал ртом воздух, чтобы снова орать – даже сквозь ткань Гарм бил невыносимо больно. Кеша подумал, что груши у Гарма рассыпаются песком уже на третьем ударе. А он, оказывается, крепче. Когда, всего две минуты – вечность – спустя, Гарм его расчехлил, Кешка мог не просто шевелиться – он с размаху двинул ублюдку в челюсть кулаком, а пяткой постарался посильнее заехать в колено.
– Сука! – дикий металлический вкус крови на языке подмывал сказать гадость или сделать глупость. Получилось и то, и другое. – Ну и что ты, убьешь? Да? Пидараса кусок.
– Нет, не убью. Но раз уж ты заговорил… – Гарм отвесил оплеуху такой силы, что Кешку просто вынесло. Нет, не вырубило, по-другому.
Так описывали свое состояние коматозники. Мол, все видел, все помню. Они были под наркозом, но очень точно рассказывали, что происходило вокруг, пока они «наблюдали с потолка». Так и Кешка. Он будто стоял в кинозале, крутившем старое, черно-белое, немое кино с ним самим в главной роли. Вот он еще раз ударил Гарма ногой в грудь, и тот едко выщерился. Потом его схватили за услужливо подсунутую щиколотку и махом перевернули на живот, с силой надавливая на плечи. Сгруппироваться все не получалось, он брыкался и скалил зубы, а Гарм в одно движение стянул с откляченного зада мягкие домашние шорты в клетку. Кешка замер в понимании, с ужасом распахнул глаза, а потом начал что-то тараторить, частить, сам не зная, о чем, стараться успеть убедить… И на очередном слове задохнулся, запрокинул голову и заорал. Сам себя «сторонний» Кеша не слышал, но во всей его позе сквозила чистая боль, от мизинцев ног до кончика носа. По щекам потекли слезы, ногти рвали тонкую простынь, спина выгнулась дугой, а в волосах пятерня Гарма – сжала в горсти мягкие русые пряди. Второй рукой он подхватил Кешу под живот, принуждая подставиться. Кешка уже даже не мог вдохнуть – казалось, что в него пропихивают раскаленный, обсыпанный тальком лом. Его всего жгло, раздирало – медленно и с нечеловеческой силой. Это было унизительно – прожить всю ту бесконечную череду вспышек боли, пока Гарм насаживал его на себя, кричащего, избитого и бессильного. Когда он остановился, Кеша глотнул воздух и упал лицом в диван. И все. Дальше он чувствовал, как Гарм отстранился, а потом вошел снова – быстрее и резче, заставляя кричать еще громче. Переждал, медленно вышел. И обратно. Через десяток толчков тело уже не реагировало – с тем же успехом Гарм мог иметь резиновую бабу, согласную на все бездушную блядь. «Сторонний» Кеша поморщился от сравнения, и тут Гарм снова вцепился ему в волосы, изогнул под немыслимым углом, притягивая так, чтобы нашептать в ухо:
– Я предупреждал трижды. Такого шанса не было ни у кого. Закончилось тоже по-другому. Понял? – кивнуть Кешка не мог – только моргнул и выдохнул. А Гарм, натянув безвольное тело еще, и еще, и в последний раз, так и не кончил – буквально отпихнул его от себя и ушел в ванную. Больше Кеша за происходящим не следил. Свернулся в клубок, весь в собственной крови, слезах и в чужой смазке, изнасилованный и измученный, и постарался уснуть. Отрешиться и забыть. Вернулся Гарм, присел на корточки перед его лицом и что-то сказал. Но в стеклянных кешкиных глазах не было и частицы понимания, кто и о чем. Дальше Кеша отрывочно замечал, как его подняли и отнесли под душ. Как на него лилась холодная вода, пока он, упершись лбом в скользкий кафель, давал Гарму еще раз дотронуться до себя – смыть запах унижения и запекшуюся корку. Как в мокрой майке упал на развороченную постель, и как за спиной скрипнуло кресло.
Когда Кеша очнулся, было темно – уже или еще, он не знал. Просто пошел на кухню как был, босиком и в одном белье, налил воды в покалеченную кружку и, не донеся трясущейся рукой до потрескавшихся губ, уронил. Осколки полоснули по щиколоткам, царапины тут же обдало расплескавшейся водой. Он безучастно посмотрел себе под ноги и шагнул к раковине, наступая на черепки. Напившись прямо из-под крана, он повернулся и увидел в проеме Гарма. И ничего, все равно, что мебель. Кеша вытер ладонью щеку, размазывая воду и слюну, обогнул «гостя» и заперся в ванной. Дверь дрогнула, но ему было плевать. Он посмотрел в зеркало – оттуда на него уставился призрак со знакомыми чертами, лицо – сплошной кровоподтек, глаза от слез бордовые и опухшие, кожа на виске рассечена, губы белые и шелушащиеся. И дрожащие. Засунув голову под кран, Кешка открутил вентиль и понадеялся, что замерзнет в ледяной воде. По крайней мере, перед глазами правда померкло, а потом память подкинула мерзость: душ, чужие мужские пальцы, холодные капли и убогую, лицемерную, гнойную заботу. Кешку вырвало, он упал на пол. Когда в попытке подсечь появившиеся в поле зрения ноги (или хотя бы расцарапать босые ступни) он добился только стиснутых в неприятно-теплой ладони запястий, стало похрен.
– Не трогай. Сволочь.
– Помолчи, – ему закрыли рот ладонью, подняли на ноги и довели до дивана. Там он сел, измотанный, привалился к спинке и как был – заснул, тяжело и зыбко. Ему снилось падение в жерло спящего вулкана. Там, на дне, могло зарождаться пламя, а могла – каменная застывшая магма. И он либо сгорал, либо разлетался на мириад частиц. Но в итоге его подхватили волны горного озера, растекшегося в мировой океан. Под ним плавали скаты и акулы, над головой кружили коршуны. И песок – уже сухой и пустынный, попадал в глаза и уши, хрустел под ногтями. Земля наклонилась куда-то вбок градусов на сорок, дюна, на которой его качало как на волнах, ссыпáлась по наклонной, ненадежная опора утекала сквозь пальцы, и Кеша валуном среди песчинок скатился на пестрый ковер собственной спальни.
В комнате никого не было. Где-то в другой галактике бурлила вода в кастрюле, звякая об эмалированные края легкой крышкой. За окном в ежедневной игре «дом номер семь против дома номер девять» верещал свисток дворового двенадцатилетнего арбитра. Под его ухом этажом ниже соседка с румяным завистливым лицом оплакивала идеальную любовь Хосе и Розы в рамках сто тридцать девятой серии. Настенный бумажный календарь загадочно подмигивал упорядоченным набором цифр, и Кешка впервые мысленно поблагодарил деда за подаренные механические часы с датой на циферблате. Значит, сутки ушли, не добудившись его. Ну и ладно. Страшно хотелось жрать. И пусть весь мир на «нет» изойдет. Обогнув на кухне чужого человека – кто это, не помнил, и не надо – он влез в холодильник, нашел ледяной томатный сок и брусок «тильзитера» и забрался на стол. Откусывать мягкий сыр, запивая соленым почти-льдом казалось блаженством. Пересохшее горло отмякало и млело. Болтая ступнями в теплом, дымном воздухе кухни, он думал, как ему отбрехаться от прогулов и сколько лекций придется списывать. «Здравствуйте, я Иннокентий Тульнов, первый курс, группа Х101. Меня неделю держали в заложниках, избили, накормили яичницей и даже трахнули в очко. А потом, наверное, ничего не было, или просто мне приснилось. Назначьте к психотерапевту».
– Иннокентий?
– М?
– Ты в порядке? – опять этот чертов нож в десяти сантиметрах от его глаз.
– Конечно, да, – Кешка ухмыльнулся, томатный сок струйкой сбежал из угла губ. Он не видел, конечно, но, судя по лицу Гарма, вампирский оскал ему шел. – Сыр?
– Сегодня вторник, – отвернулся Гарм, – осталось три дня. Давай, все будет мирно. Мне не понравилось.
– А что так? – «тильзитер» был терпким – или как там про сыр? – и его уже было много, но Кешка ел.
– Потому что, – фартук в горох отлетел на холодильник, – я не насилую малолеток. И потому, что вывести меня из себя не удавалось даже бывшей теще, – таким тембром можно было усыплять медведя, а не объяснять свое звериное бешенство. Если бы не резкие, рубленные движения, никто бы не догадался. – И еще потому, что я на работе должен думать о задании и выполнять задание, а тебе, как хозяину логова, полагается сидеть в углу и вычеркивать дни до избавления от такого гостя, как я.
– Свяжешь? – нож воткнулся в доску для хлеба и, кажется, расщепил почти надвое. Там точно что-то лопнуло.
– Нет.
– Ударишь?
Дверь в спальню грохнула и заскрипела – ошметки косяка ее не держали. Кешка пожал плечами, допил сок и помыл посуду, не трогая нож. В кастрюле выкипала вода и стремительно поджаривались пельмени на двоих.
– Давай окно откроем?
– Не стоит. Этого. Делать, – из кресла прошуршали страницами старой газеты.
– Кури на кухне.
– Молчи.
– Кроссворд?
Два часа Кешка сочинял объяснительную записку, пытался от руки зарисовать диаграмму «железо-углерод» и ставил стирку на щадящий режим. Хотел на «жесткий», но пожалел белые носки. С ним точно что-то было не так. Йорик в тумане. Он вернулся в жилую комнату и посмотрел в угол – кресло, мужик с книжкой, приоткрытое окно и пустая пепельница. Три к двум – не его. Кешка зашел сзади и заглянул поверх плеча Гарма в мелкописный текст.
– «А первого августа в полдень Билл Форестер уселся в свою машину и закричал, что едет в город за каким-то необыкновенным мороженым и не составит ли ему кто-нибудь компанию?»* Любишь мороженое?
– Люблю читать. Вчера заходила твоя одногруппница. Лера. Просила пустить. У тебя заразный грипп. Завтра она принесет варенье.
– А сегодня? – Кеша забрал из рук книгу и снял обложку со сводкой июньских футбольных матчей. Шляпа на проросших из красноглазого дерева часах. Пятнадцать минут первого – или три минуты четвертого, это как посмотреть.
Внизу, скрывшись за креслом, Гарм скрипнул зубами и подлокотниками.
– Сегодня я буду твоим репетитором. Смотри на меня и учись, как надо вести себя, чтобы остаться незамеченным, – книжка уплыла из рук, голос отливал остро заточенной сталью. – Садись!
Кеша сел. В кресло, на колени Гарму. Может, тот имел в виду что-то другое, но учитель из него получился хреновый. Свисток за окном запустил новый тайм. Кеша думал, что такой дикий взгляд все еще волчий. Но не свободный, как раньше, а будто из клетки. И что-то нужно делать, если он увидит такое в отражении. А что было делать Гарму с таким взглядом? Им оставалось еще три дня делиться холодильником и кислородом.
Гарм встал. Кешка не ожидал такой смены в положении, но вовремя соскользнул на пол, оставаясь слишком рядом. Остался и Гарм вместе со своим оскалом, который не получалось сгладить одним-единственным мягким прикосновением. Там, под теплой ладонью, в звериной клетке билось сердце человека – быстро и неровно. Кешке казалось, что оно задыхается, и сделал искусственное дыхание, как умел. Изо рта в рот получалось медленно и томно, приходилось сдавать позиции и одежду. На Гарме ее было больше – футболка, ремень, джинсы на болтах. Пациентам полагалось раздеваться, а Кеша решил лечить зверя от него самого. Постель пахла горными травами и свежим бельем в полоску. Волосы Гарма – сединой и мужским потом, а пальцы – вином из одуванчиков. Рот болел, кожа саднила, под ребрами было жарко и широко. Крем от ушибов был на полке, и оба это знали. Растягивать Гарм мог, как выяснилось, мучительно долго, и головокружительная разница ощущений «тогда» и «сейчас» окончательно сносила и так сорванную крышу. Целовать щетинистый подбородок было круче, чем об этом однажды рассказывала восторженная подруга по подъезду. Ладони скользили по твердой спине и груди. Когда все началось, Кеша даже не заметил – отвлекся на смену взглядов. У Гарма глаза изменили цвет, их заполнили другие эмоции. Кешка приходил в себя – с каждым осторожным, но все еще болезненно-острым толчком он прекращал льнуть и укрощать, отвечал, вскидывался, надавливал пятками и понимал, что отпускать уже поздно, драться глупо, заваренные чувства бурлили и выплескивались стонами запредельного удовольствия. Он зажимался и получал укус в шею, царапал плечи, и Гарм насаживал его еще глубже и сильнее. Что-то где-то скручивалось, где-то прорывалось, сгорало, подхватывало и ускоряло. Подушка валялась на полу, пружины пели, резкость доставляла наслаждение, грубость уже не грубость, а жизненно-важный фактор. Жар сметал все, даже кешкину ярость. Они теперь двигались навстречу друг другу, соединялись с космической скоростью, и скоро должен был грянуть взрыв сверхновой. Крик в два горла заглушился финальной трелью свистка. Тайм пятнадцать минут. Ничья.
Кешка лежал, чувствовал на себе вес чужого тела и думал, что его шизофрения лечится более чем своеобразно. И что, вообще-то, он только что с удовольствием переспал с седым мужиком, захватившим его в заложники, нанесшим тяжкие телесные и изнасиловавшим его, еле-еле совершеннолетнего и относительно наивного студента с химфака. Хотя хлеще всего ужасало то, что вся боль ушла, оставив на удивление чистый и до неприличия довольный разум. Мышцы ныли, и местами жгло, но в остальном Кеша был в норме. Логику своих эмоций он проследить не смог и стал загибать пальцы – на левой руке против, на правой – за.
– Как ты? – Кешка приподнял голову на хриплый вопрос и всмотрелся в силуэт уже севшего и снова рассматривавшего что-то за окном Гарма. Тень красиво лежала на рельефных плечах, хищный профиль был высвечен ярким солнцем, седые волосы придавали благородства и еще большего сходства с волком. Разглядывая его, Кешка не находил в себе отвращения к мужской привлекательности в целом и явно наслаждался видом Гарма в частности. Мысленно он согнул палец правой руки.
– Как после секса. Ой, я сейчас, – Кешка завернулся в покрывало и сбежал в ванную. Душ никогда не занимал в жизни так мало времени. Так что через три минуты с копейками он плюхнулся обратно, позади Гарма. Никого не волновало, что простыня, которой он вроде как прикрылся, вообще нифига не прикрывает. Раскинув конечности «для вящей просушки», он приподнялся на локте и с любопытством провел пальцем по оставленному им же синяку на гармовом предплечье.
– Можно вопрос? – Гарм удивленно обернулся и кивнул. – Ты и правда маньяк-убийца, высматривающий и настигающий невинных кошатниц?
– Эм, нет, – Кешка загнул указательный на правой руке, – я просто… черт! – Гарм повел шеей, снимая напряжение, поднялся, застегнул джинсы и влез в футболку – и как не было ничего, зачехлился. – Я выполняю одиночные заказы. Так понятно?
Понятно. Иннокентий, вы кретин! Интересно, как часто случается тот «раз на миллион», когда киллер оставляет свидетелю жалкую, полную ожидания расправы жизнь? Кешка сглотнул и дотянулся до трусов, незаметно загибая мизинец на левой. И безымянный. В воздухе звенело.
– Знаешь, что самое печальное в этой истории? – спросил Гарм в окно, выдохнув дым. Кажется, сигарету он прикончил в две затяжки. – Я не смогу не выполнить обещание, которое дал тебе. Такого не случалось, учти, и это очень, крайне, донельзя хреново.
– М-м? – это единственное, что смог выдавить Кешка, когда перехватило дыхание.
– Потому что у меня тоже есть начальство, которое в курсе схемы. И у меня нет телефона.
– И что с того?
– Они знают, где меня искать… если что, – наверное, при таких словах должно стать страшно до дрожи. Кешка натянул майку и осторожно подошел, встав рядом с Гармом. Он впервые за все пять дней решился посмотреть туда же, куда все эти дни пялился его… гость.
– Кто? – Герм смял бычок прямо в пальцах так, что тот развалился на волокна. И ответил очень спокойно:
– Ублюдок из вон того офиса на шестом этаже. Оприходовал уйму народа, некоторых – смертельно. Планомерно разоряет компании. Одна была дочерней, принадлежала большим дядям. Копнули, проверили, решили объяснить на словах. Не понял.
– Ясно. И всегда вот так? – он взобрался на подоконник и, сев по-турецки, заглянул Гарму в лицо. – Только мерзавцы?
– Моё правило. Здесь немного профессионалов, как я – со схожими требованиями и, кхм, качеством работы. Они принимают мои условия, я могу пойти на уступки: время, сумма, детали. Все относительно, – Гарм снова щелкнул зажигалкой.
Кешка попал в силок – тот неловкий момент, когда остался один вопрос. Но он был самым гнетущим и насущным, зудевшим в переносице и не дававшим нормально моргать.
– Хочешь знать?
– Хочу. Те, другие, они тоже оказались виновны? – Гарм кивнул – понял.
– Засада – это редкость, – Кешка поморщился – да, ему свезло, как всегда. – И обычно это чердак.
– У нас…
– У вас он заселен хлеще, чем квартиры: бомжи, коты и голуби. Хоть за месяц в очередь записывайся, – как будто подслушав, голуби тут же зашуршали керамзитом, устроив драку. А может, это были бомжи – потолок в квартире на пятом звуков не держал.
– Поэтому ты влез сюда? Меня теснить можно?
– Твои соседи справа с ребенком, слева – без нужных окон, а ты… – взгляд Кешки потемнел от досады, он рубанул ребром ладони воздух – перед носом Гарма.
– Ты не ответил.
– Двое! – Гарм привычно схватил худое запястье, а потом сплел с пальцами Кешки свои. Стиснул до белизны и не отпускал. И смотрела прямо в глаза. – Первый просто так ловил девчонок, твоих ровесниц. И просто так связывал и затыкал им рот. Раздевал и снимал их. Вся стена как доска почета. Дюжины две.
Кешка попытался высвободиться. Гарм позволил. Тут же, правда, дернул его на себя так, что оказался между его острых коленей, и уперся в оконное стекло ладонями – по обе стороны от Кешки.
– Вторые, – и голос не изменился ни на полутон, – пара – готовили самопал. Наркоту. И сбывали на улицу. Может, слышал по ящику, – Кешка мотнул головой и отвел взгляд. – Остальных жильцов мы выманиваем, а ты…
А он подтянулся на руках, ухватившись за предплечья Гарма, и уткнулся лбом в лоб. Закрыл глаза и старался понять, почему продал ему индульгенцию заранее, до того, как Гарм начал говорить. Какого хрена этот мужик сделал с ним. Кешка чувствовал себя трансформером, который сначала почти сломали, а потом собрали по-другому, во что-то незнакомое. Способное оправдать палача, судью Уоргрейва, который вошел и сказал, что остается. Что ему надо, и возражения будут пресекаться на корню. Кешка дышал в унисон с человеком, взявшим его силой в наказание, свернувшим ему крышу и переворотившим мир за пять дней. С тем, кто из окна квартиры, в которой Кешка прожил с рождения, собирался убить другого живого человека. Было страшно, и он не знал, что делать со всем этим. Там, внизу, куда смотрел Гарм, взвизгнул шинами автомобиль.
– Устал?
– Нет.
– Болит?
– Терпимо, – Кешке нужно было сначала стерпеть самого себя, его не устраивало происходящее. Он был как потеряшка в собственном теле и посмотрел на Гарма, пытаясь найти в его чересчур спокойном лице ответ, что будет дальше. Гарм усмехнулся, как если бы вопрос загорелся на лбу Кешки, оттолкнулся и скрылся в кухне. Скоро оттуда донесся скрежет лопатки о дно кастрюли. «Пригоревшие пельмени», – вспомнил Кешка, спрыгнул с подоконника и пошел помогать.
После того, как был отшкрябан последний несчастный пельмень и пожарены, а потом и умяты котлеты, Гарм занял свой пост, а Кешка снова остался неприкаянным. Он попытался выманить книгу – не получилось, захотел позвонить – батарея, которую Гарм после долгих колебаний и честного котовьего взгляда вернул, безнадежно разрядилась. Выйти на улицу было нельзя, а играть в «города» Гарм так и не согласился.
– Так ты женат?
– Был, – Кешка в который раз выдергивал Гарма из «Одуванчиков», и тот, как воспитанный пес, терпел назойливого ребенка, отвечая на нескончаемые вопросы.
– А дети? – напустил равнодушный вид «назойливый ребенок».
– Не сложилось. Армия, потом с тещей жили, я работу искал. Потом нашел.
– И все?
– Все.
– Иди сюда, – Кеша хлопнул по постели и подвинулся к спинке дивана, освобождая место.
Уже перевалило за полночь, снаружи давно стемнело, а Гарм все сидел в кресле, держал расстояние. Кешка понятия не имел, чего он сам хотел, чего добивался и на что нарывался. Но он хотел перемен. Причем, давно, раз при первом форс-мажоре так легко принимал новые правила. Глядя на сурового в работе и растерянного в отношениях Гарма, он от всей души верил, что судьба ему сейчас усиленно подмигивала. И что если случилось что-то настолько из ряда вон – надо брать, рвать, стараться изо всех сил. Кажется, обоим. Гарм, наверное, тоже так считал. По крайней мере, он подошел к Кешке, вздохнул, раздосадованный таким легким проигрышем самому себе, и пролез вглубь дивана. Кешу он сдвинул легко, ухмыляясь на слабые возражения и шуточную борьбу. Бой за право спать у стенки был неравный, но интенсивный – в итоге Кешка капитулировал, уложенный на лопатки и прижатый для верности коленом. Тут не возразишь. Они еще поиграли в гляделки, и тут уже Гарм сдался, закатив глаза.
– Что я делаю? Что мы с тобой творим?
– Собираемся спать, – бодро отрапортовал Кешка и положил ладонь Гарму на шею, притягивая ближе.
– Эм, Иннокентий, тебе бы…
– Просто спать, – Кешка приподнялся, прижался губами к губам Гарма и, отвернувшись, завозился, устраиваясь спиной к его груди. Гарм максимально вжался в спинку и положил руку на кешкин живот – не выше и не ниже. Кешка глубоко вдохнул, успокаиваясь, и совсем расслабился. Уже засыпая, наконец-то легко и спокойно, он подумал, что он – на своем месте, и лучше быть не может.
Утро он встретил, как любой нормальный молодой человек – готовый к труду и обороне. Обороняться нужно было, по идее, от Гарма, который, к кешкиному удивлению, все еще был рядом. Но на деле вышло наоборот. Кешку уговаривали, что будет неприятно, что он только проснулся, что работа, что возраст. На что он парировал, что «он выдержит суровое испытание», «он уже бодр и свеж», что «работа не волк, и кто-то дольше препирается», ну и вообще, уже не в первый раз, и кто бы еще переживал. В качестве доказательства он угрем скользнул вниз, стащил с Гарма белье и, не колеблясь ни секунды, взял в рот. Естественно, ничего он не умел, но документальные фильмы особой категории смотрел, как все. Правда, «раздел» была несколько не тот, но «объект» от этого не менялся. И Кешке интуитивно казалось, что техника – тоже. Обхватив член ладонью, он покружил языком по головке и, влажно касаясь только самым кончиком, провел вдоль по стволу до мошонки и тут же, очень медленно, запоминая свои ощущения, по всей длине вверх. Гарм подался бедрами вверх, не желая терять прикосновение, и Кеша отпрянул, отвлекаясь на открывшийся вид. Гарм, возбужденный и нетерпеливый, прикрыл веки и глубоко дышал, стараясь не сорваться. Но контроль уже был потерян – член стоял колом, на конце выступила смазка. Вспомнив ролики с сайтов для взрослых, Кеша прикрыл глаза и слизнул солоноватую каплю, пробуя, разбираясь в ощущениях. Но его самого уже крыло, и он посмотрел на тревожно и напряженно замершего Гарма, широко улыбнулся и всосал блестящую от собственной слюны головку, сразу же опускаясь почти до самого основания. Кешка насаживался до тех пор, пока ствол не уперся ему в горло. Он зажмурился, подавил тошноту и дотронулся языком, скользя обратно, старательно лаская тонкую гладкую кожу. Когда дыхания стало не хватать, он выпустил член изо рта, подул на него и нежно поцеловал уздечку, слыша хриплый стон. А потом ощутил в волосах пальцы, дернувшие его вверх за пряди. Кеша подчинился, внутренне напрягаясь на грубость. Но Гарм притянул его ближе и впился поцелуем, раздвигая губы языком. И Кешку отпустило. Он обнимал, лизал, посасывал, стонал и рычал. Не знал, куда девать руки – хотелось дотронуться до всего, погладить все, все поцеловать и показать, как ему хорошо. Напряженные члены сталкивались, терлись друг о друга, добавляя остроты. Полуслепой от возбуждения, Кешка пытался нашарить рукой тюбик геля, столкнулся пальцами с Гармом, облизал губы и замер. Ему могло показаться, ведь в ушах кровь бухала сильнее набата. Но Гарм тоже прислушался, нахмурившись и не отпуская руку Кешки, зашипел сквозь зубы.
В дверь стучали – настойчиво, громко.
– Ке-е-еш?! – позвали его очень знакомым голосом, и он уткнулся лбом в плечо Гарма, застонав уже от разочарования. – Кеша, ты там?
– Нас нет, мы в космосе, – прошептал Кешка и заговорщически подмигнул. Тут же вздрогнув. – Еще несколько раз так стукнет – и пробьет в двери глазок, – а потом спешно добавил: – Нет, не вставай, уйдет.
– Александр Львович? – Гарм изогнул бровь в ответ на Кешки сдавленный смешок и, разочарованно вздыхая, приподнялся на локтях.
– Надо открыть. Она не успокоится. Я с ней говорил – это заноза, вас там, кажется, все такие. Раньше впустим, раньше уйдет.
– Думаешь?
– Попробуем. Лезь под покрывало, – Кешка послушался, а Гарм, одевшись за пол-спички и, спохватившись и спрятав в карман гель, пошел отпирать.
– Здравствуйте, Александр Львович. Ой, я разбудила, да? Простите, пожалуйста, я не подумала, что…
– Здравствуйте. Мы разоспались, ничего страшного. Проходите, – таким баритоном драконы могли заманивать глупых принцесс. Кешка постарался утихомирить фантазию и так и не угомонившийся организм и только натянул одеяло до подбородка. Жарко было нестерпимо – по очевидным причинам. И главным виновником был Гарм, притащивший в гостиную Лерку – самую неусидчивую и очень внимательную одногруппницу. Две русые косички, джинсы, футболка, пакетик бумажный в пестрым «Хэппи Бёздэй». Заботливая, блин, только не вовремя.
– Привет, Кеш. Ой, какой ты красный и – ах! – горячий, – Лерка дотронулась ладошкой до лба Кеши и подытожила: – У тебя же температура. И мокрый весь.
Она полезла к себе в пакетик, а Кешка посмотрел на переминавшегося, конечно же, у окна Гарма и, поймав его взгляд, хитро улыбнулся. Конечно, температура. Естественно, красный. И ожидаемо влажный. Гарм предостерегающе прищурился, а Кешка показал язык. Неторопливо, со смаком.
– Вот. Я принесла лекарство, мед и варенье. У вас лимон есть? – она крутанулась на пятках и уставилась на задумавшегося Гарма.
– Должен быть. Спасибо большое, – он принял из ее рук банки и блистеры, расставил их на подоконнике и пожал покрасневшей Лерке узенькую ладошку. – Да я умею лечить, не переживайте, – Кешка хмыкнул из-под одеяла, Гарм прокашлялся и улыбнулся. – Вы нас очень порадовали, приходите еще.
– Но я… – совершенно красная Лерка спохватилась и попыталась отойти вглубь комнаты, но Гарм пресек нехитрый маневр.
– Он заразный. До конца недели лучше не навещайте. Мало ли.
– Но…
– Давайте, я вас провожу, – Кешка мог поклясться, что этой улыбке не мог сопротивляться вообще никто, совсем. Ценности ей добавляло то, что поймать ее было большой удачей. И Кешке сегодня нереально везло. И раз эту среду объявили днем удовольствий, и еще в одном он не собирался себе отказать. Услышав, как открывается дверь, он прокрался к выходу из спальни. Лерка уже выскочила на лестничную клетку, но не прекращала фонтанировать советами через порог. Кешу она видеть не могла, а он не мог этим не воспользоваться. Всего-то надо было приблизиться и провести ногтями по предплечью пытавшегося попрощаться Гарма, от локтя касаясь кожи уже подушечками пальцев. Гарм вздрогнул, до скрипа сжав дверную ручку в кулаке. Кешка, впечатленный эффектом, погладил плечо ладонью, надавливая и опираясь. А потом приподнялся на носках и мягко дунул Гарму в ухо.
– Мне мама говорила – если кашлять начнет…
– До свидания, Лера, – прервал ее Гарм, захлопнул дверь, и в следующий миг Кешку пришпилило к ней, как мотылька. Он даже испугаться не успел, а в животе уже свернулся жаркий узел. Гарм тяжело дышал и старался держать себя в руках. А Кеша старался совершенно в обратном направлении, и Гарм сдавался. Судя по обтянутому джинсами стояку, сегодня был явно не день Бекхэма.
– Я хочу тебя, – успел выдавить Кешка за секунду до того, как был подхвачен под бедра, больно проехался затылком по двери и был вынужден обнять Гарма за шею. Их снова закоротило. Сильнее, острее, ярче. Болты расстегнулись, казалось, с одного движения, трусы вообще не были помехой, ноги сами обхватили талию. Кеше хотелось – до боли, до звезд из глаз. Когда, наконец, он почувствовал у входа влажные от геля пальцы, то со стоном подался вниз, и Гарм еле удержал его.
– Черт, маньяк, что ж ты делаешь?
– Хочу! – прошипел Кеша, привыкая. Желание перехлестывало боль с лихвой, но Гарм бессовестно медлил. Несколько раз двинув пальцами вглубь, он начал подготавливать Кешку так, будто впереди были десятилетия. Поэтому Кеша нагнулся ближе и прикусил небольшую мочку уха – последняя мера. Подействовало именно так, как было нужно. Гарм закатил глаза, прорычал: «Ну все, хватит», и под нервный кивок Кеши, опустил его на свой член. У обоих перехватило дыхание – они слишком долго, целых три минуты ждали. И терпения на медленный темп уже не было. Гарм вбивался в податливое, отвечающее тело, и Кеша подмахивал, целовал плечи и лицо, просил глубже, и сильнее, и жестче. Гарм обхватил рукой его член, сжал, провел по всей длине, лаская и вторя в такт собственным движениям. Кешка накрыл его пальцы своими, и дышать стало совершенно невозможно – воздух стремительно кончался, выталкиваемый шепотом и стонами. Дверь громыхала, кажется, на весь подъезд, и они, вроде бы, кричали, не сдерживаясь. Уже к кульминации они осипли, гортанные хрипы подводили к краю. Гарм стиснул его, прижал к двери, навалился, и последние несколько толчков Кешка боялся не пережить. Но кончил первым – вздрогнув, впился в кулак Гарма и почувствовал на животе вязкие капли. Несколькими движениями позже разрядился и сам Гарм. Резко, сжимая ягодицы Кешки до синяков, придерживая за спину и входя до самого основания, так, что Кешка, кажется, кончил второй раз. Их била мелкая дрожь. Гарм осторожно опустился на колени, и Кеша так и остался у него в руках. Тяжело дыша, они смотрели друг другу в бешеные еще глаза и понимали, что только что случился невероятный, фееричекий, опасный, адово непоправимый пиздец.
– Что ж будет?
– Для начала – душ.
Разомлевший после парного душа Кешка сидел на подлокотнике кресла и смотрел на медленно чернеющие силуэты многоэтажек. Он пару раз пытался сползти и потеснить Гарма, чистившего нож, но его выпихивали обратно. Недовольный тем, что позволил себе слабость, поддался порыву, удовольствию, малолетнему пацану, Гарм снова был как каменный истукан – серьезное лицо, отточенные движения мягкой ветоши по идеально гладкому лезвию, пристальный взгляд. Кешка бы даже ушел, надувшись, что его снова, хоть и со всем чувством и вниманием, поимели, но Гарма выдавало дыхание. Стило Кеше качнуть босой ногой, мазнув по грубой ткани джинсов, или опереться ладонью на напряженное плечо, устраиваясь поудобнее, Гарм пропускал вдох или резко выдыхал сквозь зубы, хмурясь еще больше. Кешке этого было достаточно. Он вообще уже почти закончил самокопание – «синдром здравого смысла» накрыл его лавиной в самый благодатный момент, когда рядом не оказалось никого ближе захватившего его убийцы с огромным тесаком и склонностью к физическим мерам воспитания. Кешка хоть и был умным – не совсем дураком, по крайней мере – но длинный язык и любопытство молодого пса подвели. Под насилие и быстротекущую шизофрению. Забавно, но именно она дала ему возможность принять и захотеть себя, отдать, что было, и взять, что смог бы. Просто как какой-то шлюз открылся, и поток сознания хлынул на иссушенные гордостью и упрямством мозги. Теперь Кешке было легко – внутри росло облако чистого озона. Кешка только надеялся, что оно не обратится в какую-нибудь тучу. А оглядываясь на прошедшие пять дней, загадывать наперед он не хотел.
– Гарм, а это твое имя – по паспорту?
– Тебя смущает? – хрипло ответил он, и равнодушие вышло неправдоподобным.
– Удивляет, – Кешка коснулся пальцами волос Гарма, и когда тот удивленно обернулся, сунул ему под нос перышко из подушки. – Застряло.
– Александр.
– Львович?
– Запомнил? – Гарм переменился в лице и дунул на перышко, запуская его в полет. Кеша улыбнулся и по-хозяйски закинул ноги Гарму на колени. Лед дал трещину, надо было топить, пока не смерзся наново.
– А можно, я тебя тогда?..
– Только попробуй, – Гарм разговор закончил, но ноги Кешки не скинул. Еще и за щиколотку придержал, во избежание.
Спали снова вместе, просто спали. Завтра была неделя, как.
Наутро было прохладно. Кешка поджал ноги и попытался натянуть на нос тонкое покрывало, укутываясь в уютный кокон. Но семейная особенность просыпаться сразу и бесповоротно не дала снова упасть в такой желанный сон. Хотя Кешке вроде бы и хотелось. Он поворчал, еще покрутился для проформы, согреваясь напоследок, но, в конце концов, высунулся из-под одеяла и прищурился, разглядывая обстановку и прислушиваясь. Комната была пустая, в ванной шуршал душ, внизу румяная соседка уже оплакивала своего Педро, а на подоконнике чернели детали дальнобойной винтовки. Под креслом валялась распотрошенная сумка, там лежали провода от компьютера – ниточки связи с забытым миром, где-то в ней же был припрятан ключ от квартиры. И ведь любой нормальный заложник кинулся бы, ухватил, отпер и понесся за помощью. Кеша шмыгнул носом и улегся обратно на подушку, зажмуриваясь и заталкивая разумные мысли поглубже. Он не хотел видеть то, что масляно блестело в утреннем солнце, призванное забрать сегодня жизнь. Кешку просто мутило от вида любого оружия. Это ружье точно должно было выстрелить, и уж снайпер ни за что бы не промахнулся. Но еще больше его убивало собственное желание оставить все как есть: завтраки, кресло, книги – пусть их будет больше, на всех полках и под кроватью, а еще душ и диван. И чтобы все на двоих. Еще никогда он не был так не-одинок. Для того чтобы разрушить эту иллюзию, требовалось намного больше мужества, чем жить рядом с вооруженным киллером. Кешка чувствовал себя очень глупым и слабым. Все равно, ему осталось не так много, чего уж рыпаться.
– Проснулся? – на Кешу полетели холодные капли – Гарм отряхивал влажные руки прямо над его головой. Подбадривал?
– Угу. Обязательно вылезать?
– Нет. Но через полчаса горячей воды не будет. На двери подъезда объявление висит.
– Ты что, выходил на улицу? – Кешка мгновенно сел и, потеряв равновесие в неуклюжей попытке встать, плюхнулся обратно в сбитое покрывало. Умом он понимал, что еда бралась не из воздуха, но вот когда Гарм успевал исчезать и появляться – озадачивало. И еще он жутко завидовал и обижался на вселенскую несправедливость.
– Каждый второй день. За едой и вообще, проверить. В пять утра, ты еще как сурок спишь, – по комнате поплыл сигаретный дым, и Кешка демонстративно чихнул. И фыркнул вслед удаляющемуся на кухню и, кажется, довольному невесть чем Гарму. Хлопнула дверца холодильника, и Кешка вспомнил про воду. Надо было в душ, и вообще ему не стоило разнеживаться. Внезапно прóпасть – окончание этого дня – перестала его пугать, и он решил жить сейчас, а дергаться уже потом.
Додумывал он это под холодными струями – жилищники снова расстарались и перевыполнили план с досрочным отключением горячей воды. Так что выпрыгивал он из ванной с одним желанием: чай, кофе – что угодно, только чтобы теплое и внутрь. Кешка нырнул на кухню, и его подхватили волны наивкуснейшего, самого допингового аромата его жизни, за который он мог убить, полюбить и разрешить все, что угодно. Кайфуя от предвкушения и принюхиваясь, он замер, задрав голову, и даже приподнялся на носочки. Не шибко волнуясь, что на кухне он не один.
– Любишь жареные помидоры? – Гарм стоял с лопаточкой и в самом несуразном на свете фартуке, и Кеша ничего волшебней в жизни не видел. Он точно знал. – Иннокентий?
– А? А, да. Да, люблю, конечно, кто ж не любит? – зачастил смущенный Кеша и быстро собрал посуду на стол. Есть хотелось страшно, будто в него внезапно вселилась стая медведей-шатунов. И еще он был немного ошеломлен своим, мягко говоря, специфическим чувством прекрасного. Нет, определенно, это было что-то из ряда вон, такого быть не могло, и Кеша решительно отказывался соглашаться с самим собой. Помешательство, предательство собственным желудком – путеводной тропой к его мужскому сердцу. Но черт, Гарм в одном фартуке, кажется, только что стал новой извращенной подростковой фантазией.
– Приятного аппетита! – настоящее сердце сурового самца Тульнова Иннокентия застучало как бешеное, а потом стало мягко плавиться. Запах от завтрака под носом не оставлял никаких шансов ни железной мужской воле, ни стальным мужским нервам.
– Прятаптита! – брякнул Кешка и заткнулся сочным кусочком, обмякая от удовольствия. Выражения на лице Гарма он, к счастью, не видел. Иначе поперхнулся бы. Отвлекаясь только на свою тарелку, он смел угощение и отвалился от стола счастливый и благодарный.
– Где ты так готовить научился? Тебя дома, что ли, не кормили? – он подпер кулаком щеку и чуть пьяно посмотрел на Гарма.
– Кормили, – поморщился он и педантично сложил приборы крест-накрест. – Так, что пришлось самому. Этому быстро учишься, вообще-то. Через месяца два-три макоронно-пельменного меню, – Гарм встал, смахнул с джинсов несуществующие крошки и задвинул табурет. – Ну ладно. Спасибо.
– За что? – искренне удивился Кешка, помогая убрать со стола. – Я же ничего…
– За компанию. И вообще. Ясно?
– Что уж тут неясного-то? Все предельно доступно, – честно соврал Кеша и, проводив взглядом Гарма, принялся за посуду. Он решительно ничего не понимал.
В гостиную возвращаться не хотелось – еще на кухне он различил щелчки и мягкий скрежет металлических деталей. Звуки он помнил с уроков по ОБЖ, когда заработал трех лебедей в журнал и дневник, наотрез отказавшись собирать автомат. Но в десятом классе его пацифизм вылился в жалкие четвертные оценки и вызов сестры к директору. Сейчас на кону стояло намного больше: начиная от отношений и заканчивая жизнью. Все-таки, хрен его знает, этого сурового, но такого эпически отзывчивого киллера. Настроение, понятное дело, улетучилось.
– Я… я убрал все. Делать нечего, – он помялся на пороге и шмыгнул на диван. – Можно книгу твою взять?
– Да, бери, – Кеша тут же пристроил «Вино…» на коленях и уставился в текст. Тупо переворачивая страницы, он вообще не следил за тем, что читали его глаза. Он слушал, что делал Гарм. Как передергивал, продевал, настраивал, клацал и шуршал. От мысли, что он, мать его, ненавидит всю эту милитаристскую чешую, до размышлений, с кем и при каких обстоятельствах он накрепко связался, Кеша перешел очень быстро. Его передернуло, тряхнуло, он интуитивно начал оправдываться, а потом махнул рукой. «А, к черту», – принял решение Кешка и, отложив книгу, вплотную подобрался к Гарму. Тот покосился на него с неодобрением, но прочь не погнал.
– Как это будет?
– Увидишь, – не уделяя ему большего внимания, Гарм достал коробку и пересчитал патроны. – Быстро. Раз, в крайнем случае – два. Только его и, возможно, охрану.
К горлу подкатил горький комок. Кешка сдержался, впился ногтями в ладони, до боли сжав кулаки, и постарался отогнать красочные картинки заляпанного кровью и мозгами асфальта и застывших глаз невиданного им раньше человека. Они были похожи на рыбьи: тусклые, серые и пустые, с молочной пленкой и немигающие, страшные. Как наяву. Будто сам на спусковой крючок жал. Изображение перед глазами подернулось, как на экране старого телевизора, и он увидел себя, прищурившегося, в сдвинутой на затылок бейсболке и кожаных перчатках без пальцев. Другой Тульнов И. Б. спокойно заправлял патроны в обойму, ложился на живот и подхватывал винтовку так, будто это был особенный музыкальный инструмент. Почему фантазия выдала такое, Кеша не хотел думать. Он как шизоид стоял рядом с Гармом и с маниакальным интересом смотрел на фортели своего воображения. И был напуган до чертиков тем, что ему все больше нравилось то, что он видел. Со всеми же случается такое во время просмотра фильмов про Бонда или Грязного Гарри – хочется схватить пистолет и стать настоящим хладнокровным мстителем, вершителем судеб, крутым парнем. Сейчас Кеша видел себя именно таким – решительным и невозмутимым, профессионалом-убийцей. Он бы никогда раньше не смог, да даже и не подумал бы о таком. Он и сейчас не верит.
– Тульнов? Очнись, – Гарм осторожно тронул его за руку и тут же отодвинулся, предельно внимательно присматриваясь к изученному вдоль и поперек пейзажу. Кешку это вернуло в реальность, но дикая, сумасбродная идея уже отравила его. И конечно, теперь он взвешивал все «за» и «против». Да ему сейчас дадут пинка под зад и сунут обратно в мир шпионских рассказов и детской фантастики, без разговоров. Он смотрел на Гарма и прямо-таки видел снисходительное «Иннокентий, не мельтеши». Хотя, нет, сейчас было вообще не до Кеши и его капризов шестилетнего мальчишки. Сегодня был просто последний день другой жизни, и Кешка не хотел ее терять.
Блять, принцесска. Он просто не хотел терять Гарма, вот и все. И хрен он его потеряет.
– Научи меня, – выдавил Кеша и уставился на гладкий ствол оружия. – Объясни.
– Как-то не время, – вздохнул понятливый Гарм и зафиксировал прицел. – Иннокентий, ты мог еще позже попросить? Прямо перед… часом «Хэ». На практике продемонстрировать тебе.
– Я серьезно и не про «сейчас». Я вообще, и ты не дурак, можешь не прикидываться.
– Да, я не дурак. Поэтому будет так, как я уже говорил. Ты сейчас не отвлекаешь меня от работы, а к завтрашнему утру я испарюсь.
Кешка залез в кресло, уселся захваченному врасплох Гарму на колени, окинул взглядом и ударил. Гарм рыкнул, но отреагировать не успел – непредсказуемые действия сыпались градом, так, что он просто не держал темп. Кешка притянул его за плечи, впился в губы чуть не до крови, оттолкнул и снова ударил. Гарм дернулся дать сдачи, но Кешка был, наконец, настолько зол, что сил удержать его запястья прижатыми к подлокотникам хватило. Он стукнул Гарма лбом в лоб и, глядя в глаза, тяжело дышал, даже не пытаясь объяснить. Гарм смотрел в ответ спокойно, почти холодно. Но их лица были настолько близко, что эмоции спрятать ему не удалось бы при всем желании. Воздух искрил, в пальцах, ступнях, на загривке и в паху покалывало от возбуждения, но Кеша хотел добиться своего. Даже если его снова… накажут.
– Я отвечу, будет больно.
– Уже проходили.
– Слушай, Тульнов, игры сейчас некстати, – Гарм повел плечами и чуть развел колени, так, что Кешка отвлекся в попытке сохранить равновесие. – Отпусти сам. Вечером поговорим, – Кешка с сомнением посмотрел на Гарма и скептически сощурился. Решался.
– Обговорим, да, – Кеша, наконец, слез, отвернулся и сбежал в ванную, очень надеясь, что Гарм ничего не заметил.
– Салага, – снисходительно проворчал Гарм и вернулся к делу. Еще бы он не заметил – у самого стоял как каменный.
Из ванной Кешка вышел успокоившимся и взбодрившимся – ледяная вода всегда была лучшим лекарством от спонтанной дурости. Так что теперь хотелось только чаю. Водрузив чайник на конфорку, Кеша огляделся – вроде бы, все чисто. Если не считать этого гребанного ножа, неприкосновенного и тускло блестящего застывшим на лезвии жиром. Из-за него Кешка дважды переживал самые гадкие минуты за эту неделю. Блять, и этому же ножу он обязан всем остальным. Ну, может, не ему конкретно, но поводом послужила драка именно из-за этого пера. Сомневаясь, спросить или нет, он гипнотизировал тесак с минуту, а потом просто сунул его под воду, проводя пенной губкой по масляно лоснящемуся металлу. Под горячей водой жир мгновенно растворился и стек по желобку, оставляя только чистую блестящую сталь. Обмыв и рукоять, Кешка протер нож и взвесил оружие в руке. Оно внушало уверенность. В кармане такой не носят и какой-нибудь тростник, как в забугорных фильмах, рубить тоже не будут. Такой предмет как любимая куртка или рюкзак, с ним таскаются до последнего, пока не сломается. Кеша скользнул пальцем вдоль насечек и будто почувствовал, как сталь подставляется под прикосновение.
«Траву он, что ли, тут курит? Не отпустит никак», – нахмурился Кешка и положил нож туда, где взял. Взгляд наткнулся на мигающий зеленым циферблат – уже два часа. Почему-то казалось, что ждать оставалось совсем недолго.
– Гарм?
– Тихо, Иннокентий. Уже скоро, – Гарм поднял ладонь, не отрываясь от прицела, и Кешка послушно отошел, облокачиваясь на подоконник. Он ничего не видел – солнце перевалило зенит, и теперь окна дома напротив бликовали, пуская в глаза солнечные зайчики. Кеша попытался всмотреться, но даже прищурившись, не различил ни движения. Зато Гарм проверил пламегаситель, поудобнее перехватил приклад и положил палец на спусковой крючок.
Время подвисло. Старенький тюль раздувало сквозняком, листья измученного жаждой фикуса покачивались в ритме, отбиваемом секундной стрелкой, по отошедшему под потолком уголку обоев ползла сонная муха. Кеше казалось, что он слишком громко дышит. И потому он почти не слышал – зато очень четко разглядел, – как Гарм втянул воздух, прицелился и выстрелил. Очень странное ощущение – стать свидетелем убийства. Кеша всегда думал, что это страшно, когда на твоих глазах обрывается чья-то жизнь. Ему казалось раньше, во все тех же героических фантазиях, что он обязательно совершит что-то эдакое: подбежит, толкнет, выбьет оружие… На деле он различил только оглушительный хлопок, звон стекольного окна, еле различимый женский крик, и больше ничего. Может, он не видел трупа, и потому не пережил шок. Или он уже был в шоке, и ему, своего рода, посчастливилось. Но как только Гарм, отставив винтовку в угол, откинулся в кресле, время заторопилось, муха слетела со своего аэродрома, часы проскрипели три пополудни, и у Кешки вырвался смешок. Все.
– Можно? – он дотронулся до плеча уставшего, моментально осунувшегося Гарма, и тот просто сгреб Кешку в охапку, подтягивая на себя. Он попытался отшутиться, заворочался в кольце надежно обхватывавших его рук и не сразу заметил, что Гарм уже уснул. Его просто вырубило. Кешка только присвистнул, а потом улыбнулся, нашел удобную позу, и его тоже сморило. За окном, где-то там, у дома напротив, выли сирены милиции и скорой, часа через полтора кто-то безрезультатно пытался достучаться в дверь, звали по фамилии. Но они настолько вымотали друг друга и сами себя, что беспробудно спали до позднего вечера.
– А-а-ай!
– Что случилось, – Гарм сонно подхватился, но не то, чтобы очень встревожено. Так, для проформы.
– Затекло все. Черт, который час? Полночь? – Кешка лениво закинул руку на шею Гарму и свесил ноги с подлокотника, откидываясь на второй затылком. Гарм задумчиво положил ладонь ему на живот, и от его пальцев, отвлеченно поглаживавших впадинку пупка, сразу растянулись под кожей теплые лучи.
– Скорее, часов десять. Есть хочешь?
– Не очень. Но компанию составлю, – было понятно, что Гарм как волк голодный, и лучше его и правда покормить. Кеша еще позволил себе чуть понежиться под ненавязчивой лаской, потом накрыл руку чужую своей, сжал и вот так, не разрывая контакта, повел Гарма за собой. Так он набрал воду, так, под сдавленный смех, чиркал спичкой о шершавый бок коробка, тараканом бегавшей от Кешки по всей столешнице, так, упрямо, крепче сжимая хватку, ломал остатки батона. Хорошо, колбаса уже была в нарезке – а то бы с Кешки сталось ее отгрызть.
Рейтинг: R/NC-17
Жанр: нестокгольмский синдром
Размер: миди
Тип: слеш
Объём: примерно 79 тысяч знаков
Описание: ориджинал написан на конкурс "Свобода слова" в дайри. Заявка: Что-нибудь про заложника/ов. Рейтинг рейтинга ПГ-13 и выше.
Предупреждения: мат, изнасилование
читать оридж "Перо", продолжение в комментариях
- Эти твари сюда уже несколько дней не заглядывали. Думаю, они серьёзно проголодались и крайне опасны.
– Есть хорошие новости?
– Ну, они волки… Мечей у них нет.
© Risen RPG
– Есть хорошие новости?
– Ну, они волки… Мечей у них нет.
© Risen RPG
***
Острый охотничий нож входил в брусок сливочного масла мягко, можно сказать, почти любовно. Если бы нож не был ножом. Кеша заворожено следил за плавными, уверенными движениями руки, срезавшей желтовато-молочные лепестки, и кожей чувствовал опасность. Даже во время завтрака он боялся своего «гостя», хотя сейчас Кешке, вроде бы, ничего не угрожало. В качестве исключения. Утренний свет застрял в дымном мареве – «гость» без стеснения выкуривал на кешкиной кухне три-четыре сигареты за час. Самому Кеше оставалось дышать в собственные коленки, когда он с ногами забирался на старенький табурет.
В этой занятной компании он проводил уже третий день. Потому что в двери у него нет глазка, а над замком – цепочка из скрепок, самодельная, теперь жалко болтавшаяся двумя обрывками. Потому что голос постучавшего был мягким и уверенным. Потому что перо, вжавшееся в дрожащее горло, молчаливо убеждало лучше любых аргументов. Сквозь ступор Кеша еле расслышал, как «гость» предупредил его не орать и не задавать лишних вопросов – и все будет хорошо. Упрямые попытки отбиться, дать локтем под дых или затылком в нос окончились тем, что его самого приложили о стенку, и Кеша медленно сполз по вертикали. Через пелену тупой, застилающей глаза боли он видел, как бандит втащил в квартиру черную спортивную сумку и аккуратно запер дверь. Через три минуты единственный ключ от квартиры перекочевал в чужой карман, туда же отправилась батарея из мобильного, а телефонный шнур был аккуратно перерезан. Можно было как-то добраться до окна, но… Прыгать с пятого этажа Кеша не спешил, а соседи уехали в санаторий до конца сентября – еще три недели. Деваться некуда – как с подводной лодки. Может, по батарее морзянкой?
– Даже не думай, парень, – у гостя голос был низкий, грохочущий, похожий на рык то ли медведя, то ли видавшего виды байка. Он вообще был весь, как с американского хайвея, из фильмов про Ангелов Ада и Харлея Дэвидсона. Худощавого Кешку такой мог перешибить полуплевком.
– Что тебе надо? – буквально втиснутый в угол Кеша отстраненно наблюдал, как «гость» хозяйничал в его квартире, и бессильно свирепел. – У меня нет ничего, веришь? Бери, вон, микроволновку, и…
Пудовый кулак грохнул по столу, древесина жалобно заныла.
– В другой раз повторять не буду, – спокойный голос «гостя» неприятно контрастировал с показной агрессией, – никаких вопросов. Через неделю я уйду – так же, как и пришел. И ты постараешься меня забыть. Иннокентий Тульнов, так?
Бред какой-то.
– И что?
– И значит, я по адресу. И на семь дней я твой сосед, – «гость» улыбнулся во все… двадцать шесть, наверное, зубов и задернул штору.
Пятый этаж, идиот! Никто не смотрит.
На следующий день Кеша, с темными мешками под воспаленными глазами – кто б тут заснул, – прожигал террориста взглядом. Попытки объяснить, что никто никакого выкупа за его жизнь не даст, а квартира отписана старшей сестре, успехом не увенчались. Когда он заговорил в третий раз, то получил кулаком в челюсть. Насколько Кеша, видевший тот кулак, мог судить, его по-отечески предупредительно погладили. Но скула, онемевшая от приложенной пачки пельменей, ныла еще полдня. Дышать было уже невозможно – на кухне хоть топор вешай, и Кеша уходил на диван в спальню. «Гость» курсировал между двумя комнатами, беспрестанно выглядывая в окна, будто следил за кем-то. Но, не задерживаясь взглядом ни на чем особенном, снова садился в кресло, открывал какой-то томик, стыдливо обернутый газетой, и углублялся в чтение. Кеша при этом оставался в поле его зрения, злясь от накатывавшей волнами паники и собственного бессилия. Умом он понимал – посреди недели его не убьют, раз уж сразу не прикончили. Но оставалось всего пять суток, а дальше пока маячила пропасть, в которую Кешке никак не улыбалось упасть. Он хотел попытаться отсигналить – соседям снизу или прохожим – что у него в квартире настоящая база террориста. Оставалось дождаться, когда «гостю» приспичит поспать. Но тому, казалось, сон не требовался вовсе – так, откинется на спинку, прикроет глаза и сопит. Как только Кеше чудилось, что дыхание стало размеренным, и веки не дрожат, он сползал с постели и осторожно, перекатываясь с пятки на носок, крался к выходу. И неизменно натыкался на тяжелый немигающий взгляд.
– Я в сортир, – бурчал Кешка, и его сдувало в ванную.
– Расплескать боишься? – неслось в спину, и он хлопал дверью со всей дури, только чтобы не слышать басистый, архибесивший смех.
Примерно в три ночи, проворочавшись и сбив простыню в ком, Кеша все-таки измотался и вырубился. Разлепил глаза он только к полудню – под веки лезло яркое солнце, а в ноздри – запах яичницы на горчичном масле. С секунду соображалка разогревалась, а потом Кеша вспомнил. Влетел на кухню встрепанный и злой.
– Ты тут?
– А ты чего ждал? Что растворюсь, как феечка? Я сказал – буду неделю. И кстати, доброе утро, – мужик с трехдневной щетиной и в мамином фартуке в горох, тычащий в его сторону огромным охотничьим ножом смотрелся дикой фантазией, – сядь и жди завтрак.
– Хрен-с-два оно доброе, – процедил Кешка, плюхаясь на указанный табурет. – Что тебе вообще надо? Ты ж знаешь, что соседей нет, там бы и засел.
– Дурак ты, Иннокентий. У тебя их ключи есть? – нож со скоростью пулеметной очереди нарезал огурец. Как в кулинарных передачах.
– Были.
– И Маркиза ты их кормишь… – вопрос-не вопрос, а Кешке уже понятно, что почву зондировали не три дня. «Гость» оборачивается, согласно кивает и продолжает: – Ну вот и представь. Заходишь ты к соседям, а там я сижу. Крики, возня, а вдруг я тебя придушу ненароком, пока ты чужое жилище будешь защищать?
– И какая, хрен, разница?
– Вот именно, – да, действительно, никакой. Кешка встал и пошлепал в санузел.
– Далеко собрался?
– Зубы продеру и вернусь, – он завернул за угол и добавил уже из ванной, – мамочка.
– Я слышал.
– Я знаю!
Кешке было откровенно уже положить на вторжение. Да, его жутко бесило, что за любое слово можно в собственном доме ждать сдачи в морду. И угнетало, что этот вот, за стенкой, досконально знал и Кешу, и его расписание, и расписание соседей, и как зовут их жирного хамоватого кота – а он сам, в свою очередь, даже не знал имени «гостя».
– Ты там утоп?
– Не дождешься, – Кешка зачесал пятерней влажные волосы и схватился за вилку. Кусок скворчащей яичницы, посыпанной тертым сыром – ну нифига себе! – съехал на подставленную тарелку. Остальное, прямо в сковороде, повар-террорист поставил перед собой. На доску, блин.
– Приятного аппетита, Иннокентий.
– И тебе того же, эм-м, Рэмбо.
– Меня зовут Гарм. Если надо.
– Вот еще.
Кеша молча жевал и громко думал. Он уже мало что понимал, и вообще, хорошо было бы прогуляться. Но кто ж его выпустит, да?
– Да.
– Что? Я вообще-то молчал, – Гарм посмотрел на Кешку и осклабился. Почти расхотелось есть.
– Ты думаешь, ты прямо такой весь первый «хозяин» у меня в деле? Вы несколько дней беситесь, потом кто-то начинает делать глупости, а кто-то – подстраиваться.
– Что-о-о? – кусок с желтком, уже болтавшийся на вилке, отлетел в стенку с характерным чавкающим звуком. – Это кто подстраивается?
– А ты бесишься и хочешь на свободу, но больше – подышать и мозги проветрить. Нет.
– Проваливай из моей головы. Придурок, – булькнул чаем Кешка, а полминуты спустя снова вытирался полотенцем. Надетая на уши кружка и липкий горячий душ – еще одна капля в море ненависти к этой неделе.
– Посуду помой, умник. А я пошел работать.
Дальше было нудно. Компьютер не включить – провода узлом свернулись у Гарма в сумке. Обещал вернуть прощальным подарком. Из книг – сто раз перечитанные школьные учебники, университетские же, за первый курс, выдать должны были в начале октября. А заштриховывать клетки в старой тетради по биологии наскучило за первые семь минут. Кешка с сомнением глянул на углубившегося в свое чтиво Гарма. Отмел дикость. Задумался, начал выводить каракули. Снова посмотрел. Прикинул.
– В «города» играешь?
– Уймись.
– И что мне делать? Можно пойти погулять? – Кешка сощурил глаза и начал тыкать острым карандашом в клетчатый лист, разрывая бумагу.
– Приберись в ванной, там бардак, – Гарм посмотрел поверх обложки и кивнул в сторону выхода.
– Меня устраивает.
– А меня нет. Пока я тут, ты будешь стараться, чтобы обоим было удобно. Уловил?
– Не вижу связи. Ты держишь меня взаперти, потому что – о, тебе надо! А я должен горбатиться на тебя, которого в первый раз вижу?
– Ну, я тут уже третий день. Можно начать привыкать, – Гарм устало потер глаза и снова посмотрел за окно, чуть прищурившись. – Так, еще раз – ты идешь и моешь ванную, заодно запихиваешь свое белье в корзину для стирки. Потом зовешь меня. И вместе проверим, насколько ты гостеприимный. Если что будет не так – придется учить тебя аккуратности собственноручно. Время пошло, – он закинул ногу на ногу, раскрыл заложенную закладкой страницу и больше внимания на Кешку не обращал. Тот, нахмурившись, вытащил из-под дивана заныканные носки и поплелся, куда послали. За час он успел более-менее протереть пол, вымыть саму ванну, закинуть в машинку вещи и даже надраить зеркало. Кешка не хотел, но оно… само как-то, короче, получилось. Увлекся, задумался – и не заметил, как за спиной нарисовался дорогой гость.
– Ну, неплохо, чумку уже не подхватишь.
– А хотелось? – затылок обожгло шлепком, и Гарм – мать твою, в одном полотенце! – прошел внутрь. Он и полотенце с собой таскает? Эм, и он будет мыться? Сейчас?
– Выйди, тебе еще рано, – Гарм выжидающе постукивал по машинке подушечками пальцев, как бы намекая.
– Мне восемнадцать.
– А, ну тогда иди ко мне, – он сделал шаг навстречу, и Кешку вынесло из комнаты. Пидор! Шутит он, блять!
За те пять минут, которые мылся Гарм, Кешка выяснил, что террористы принимают душ в обнимку с ключами, телефоном и ножом. И где они прячут этот склад, он даже предполагать не желал.
– Все обыскал? – из ванной, как примадонна из-за кулис, в клубах пены и полуголый, выплыл Гарм, вторым полотенцем высушивая короткий ёжик на затылке.
– Это для рук. Я не обыскивал.
– Я слышал. Знаю, как гремит моя сумка. И… оно у меня в руках, – без ложной скромности Гарм стал переодеваться прямо при Кешке. Тот аж поперхнулся – частично от чужой наглости, частично – от собственной зависти. Хотел бы он в свои, допустим, тридцать пять выглядеть как вот этот. Ничего лишнего, прямо-таки Бекхэм. Рязанской выделки.
– Железо таскаешь?
– Трупы. Попадаются толстячки, – Гарм ухмыльнулся при виде вытянувшегося кешкиного лица и с видом короля уселся в кресло – как на трон. – Да не дрейфь ты. Я от слова не откажусь. Главное, ты не отступись от договора, и всем будет хорошо.
Он картинно послюнявил палец и перелистнул страницу. Разговор был закончен.
Вечером они пили чай. Кеша молчал, гипнотизируя поднимающийся бергамотовый пар, и думал, что пропускает неделю только что начавшейся студенческой жизни. И даже справки у него нет. Хотя он очень надеялся, что и не будет.
– Ты на химика учишься? – ошарашил вопросом Гарм, до этого что-то чиркавший в блокноте.
– Только поступил. Ты, кажется, в курсе, – мысль, что за ним следили, была омерзительной.
– Ну да. А чего так? Почему не на инженера или информатика? Это ж перспективно. Инновации, нанотехнологии…
– Химия тоже на месте не топчется – не филология, – откровенно возмутился Кешка. – И вообще, нанотехнология – это сначала к химии, а потом уже… ой, там сложно. Тебе надо?
– Интересно. А в криминалистику чего не пошел? – Гарм задумчиво крутил в руках кружку. Его нож, выпачканный в масле, ненавязчиво лежал на столе. На минуту Кеша задержал на нем взгляд, и только потом ответил:
– Там открывать нечего. Только вскрывать – а мне этого не надо, спасибо.
– Да ладно, – хмыкнул Гарм, – тебе все равно в армию, станешь серьезнее, проймет.
– Я условно годный, еще в десятом классе списали.
– А, ну ясно, – разговор ожидаемо не клеился, и теперь почему-то некомфортно было Кешке. Он подхватил кружку, тарелки и нож. Совершенно автоматически, как всегда убирал со стола. Секунда – и на запястье сомкнулись стальные клещи гармовского захвата. От неожиданности Кешка выронил посуду. Одна тарелка треснула, у кружки с тихим звяком отлетела ручка.
– Не трогай перышко, говорил же, – так смотрят на жертву волки – снизу вверх, но ты знаешь, что ты – корм.
– Ты маньяк, отпусти. Придурок, – Кешка попытался отмахнуться, и нечаянно, самым острием царапнул сам себя по запястью. – Блять, да подавись своим тесаком! И чаем подавись, пожалуйста! Будь как дома, урод! Давай вон, пользуйся сервисом. Чего изволите? Ужин, кофе в постель, шелковых простыней, шлюх легкого поведения? Извини, что сразу не вызвал, помехи на линии, – Кешу откровенно несло. Он вырвался из хватки молчавшего Гарма, взвился, пнул собственный табурет на любимой, некогда уютной кухоньке и, обернув руку вафельной салфеткой, заперся в спальне. Через стенку было слышно, как Гарм встал, поднял табуретку и размеренно подошел к двери.
– Впусти, Иннокентий, давай не будем играться. Не время.
– На кухне есть окно, туда пали своих клиентов, – Кешка накинул на плечи одеяло и отвернулся к темной стене.
– Мне нужны оба.
– Они одинаковые.
– Раз.
– Иди на хрен!
– Два.
– Топай, откуда пришел!
– Три, – дверь вылетела из проема, как если бы ее за веревку нечаянно привязали к БелАЗу. Кешка моментально слетел с постели, как шуганный кот. Поискал, что потяжелее, и схватил орфографический словарь.
– Не поможет, – Гарм спокойно, будто не разворотил минуту назад косяк, двигался на Кешку. Поджилки уже не тряслись – просто отмерли. – Слушай сюда, Тульнов Иннокентий Борисович. Сейчас я тебя либо вырублю, либо просто поучу.
Кешка швырнул словарь.
Гарм его поймал. Головой. И будто не заметил, как из раны потекла кровь, стала заливать глаз. Только отерся привычно, мимоходом, и, ухватив за край, потянул на себя одеяло. Потом все происходило очень быстро. Стало темно и сразу душно. Первый удар от неожиданности Кеша пропустил. Второй ощутил поясницей. Потом уже точечно: под колени, так, чтобы рухнул, в солнечное сплетение – он согнулся пополам, под дых, в челюсть, в грудь и в живот. Дышать было невозможно, вырваться тоже. Одеяло сковывало не хуже материнской пеленки – Кешка не мог помнить, но знал наверняка. И, как новорожденный, только хватал ртом воздух, чтобы снова орать – даже сквозь ткань Гарм бил невыносимо больно. Кеша подумал, что груши у Гарма рассыпаются песком уже на третьем ударе. А он, оказывается, крепче. Когда, всего две минуты – вечность – спустя, Гарм его расчехлил, Кешка мог не просто шевелиться – он с размаху двинул ублюдку в челюсть кулаком, а пяткой постарался посильнее заехать в колено.
– Сука! – дикий металлический вкус крови на языке подмывал сказать гадость или сделать глупость. Получилось и то, и другое. – Ну и что ты, убьешь? Да? Пидараса кусок.
– Нет, не убью. Но раз уж ты заговорил… – Гарм отвесил оплеуху такой силы, что Кешку просто вынесло. Нет, не вырубило, по-другому.
Так описывали свое состояние коматозники. Мол, все видел, все помню. Они были под наркозом, но очень точно рассказывали, что происходило вокруг, пока они «наблюдали с потолка». Так и Кешка. Он будто стоял в кинозале, крутившем старое, черно-белое, немое кино с ним самим в главной роли. Вот он еще раз ударил Гарма ногой в грудь, и тот едко выщерился. Потом его схватили за услужливо подсунутую щиколотку и махом перевернули на живот, с силой надавливая на плечи. Сгруппироваться все не получалось, он брыкался и скалил зубы, а Гарм в одно движение стянул с откляченного зада мягкие домашние шорты в клетку. Кешка замер в понимании, с ужасом распахнул глаза, а потом начал что-то тараторить, частить, сам не зная, о чем, стараться успеть убедить… И на очередном слове задохнулся, запрокинул голову и заорал. Сам себя «сторонний» Кеша не слышал, но во всей его позе сквозила чистая боль, от мизинцев ног до кончика носа. По щекам потекли слезы, ногти рвали тонкую простынь, спина выгнулась дугой, а в волосах пятерня Гарма – сжала в горсти мягкие русые пряди. Второй рукой он подхватил Кешу под живот, принуждая подставиться. Кешка уже даже не мог вдохнуть – казалось, что в него пропихивают раскаленный, обсыпанный тальком лом. Его всего жгло, раздирало – медленно и с нечеловеческой силой. Это было унизительно – прожить всю ту бесконечную череду вспышек боли, пока Гарм насаживал его на себя, кричащего, избитого и бессильного. Когда он остановился, Кеша глотнул воздух и упал лицом в диван. И все. Дальше он чувствовал, как Гарм отстранился, а потом вошел снова – быстрее и резче, заставляя кричать еще громче. Переждал, медленно вышел. И обратно. Через десяток толчков тело уже не реагировало – с тем же успехом Гарм мог иметь резиновую бабу, согласную на все бездушную блядь. «Сторонний» Кеша поморщился от сравнения, и тут Гарм снова вцепился ему в волосы, изогнул под немыслимым углом, притягивая так, чтобы нашептать в ухо:
– Я предупреждал трижды. Такого шанса не было ни у кого. Закончилось тоже по-другому. Понял? – кивнуть Кешка не мог – только моргнул и выдохнул. А Гарм, натянув безвольное тело еще, и еще, и в последний раз, так и не кончил – буквально отпихнул его от себя и ушел в ванную. Больше Кеша за происходящим не следил. Свернулся в клубок, весь в собственной крови, слезах и в чужой смазке, изнасилованный и измученный, и постарался уснуть. Отрешиться и забыть. Вернулся Гарм, присел на корточки перед его лицом и что-то сказал. Но в стеклянных кешкиных глазах не было и частицы понимания, кто и о чем. Дальше Кеша отрывочно замечал, как его подняли и отнесли под душ. Как на него лилась холодная вода, пока он, упершись лбом в скользкий кафель, давал Гарму еще раз дотронуться до себя – смыть запах унижения и запекшуюся корку. Как в мокрой майке упал на развороченную постель, и как за спиной скрипнуло кресло.
Когда Кеша очнулся, было темно – уже или еще, он не знал. Просто пошел на кухню как был, босиком и в одном белье, налил воды в покалеченную кружку и, не донеся трясущейся рукой до потрескавшихся губ, уронил. Осколки полоснули по щиколоткам, царапины тут же обдало расплескавшейся водой. Он безучастно посмотрел себе под ноги и шагнул к раковине, наступая на черепки. Напившись прямо из-под крана, он повернулся и увидел в проеме Гарма. И ничего, все равно, что мебель. Кеша вытер ладонью щеку, размазывая воду и слюну, обогнул «гостя» и заперся в ванной. Дверь дрогнула, но ему было плевать. Он посмотрел в зеркало – оттуда на него уставился призрак со знакомыми чертами, лицо – сплошной кровоподтек, глаза от слез бордовые и опухшие, кожа на виске рассечена, губы белые и шелушащиеся. И дрожащие. Засунув голову под кран, Кешка открутил вентиль и понадеялся, что замерзнет в ледяной воде. По крайней мере, перед глазами правда померкло, а потом память подкинула мерзость: душ, чужие мужские пальцы, холодные капли и убогую, лицемерную, гнойную заботу. Кешку вырвало, он упал на пол. Когда в попытке подсечь появившиеся в поле зрения ноги (или хотя бы расцарапать босые ступни) он добился только стиснутых в неприятно-теплой ладони запястий, стало похрен.
– Не трогай. Сволочь.
– Помолчи, – ему закрыли рот ладонью, подняли на ноги и довели до дивана. Там он сел, измотанный, привалился к спинке и как был – заснул, тяжело и зыбко. Ему снилось падение в жерло спящего вулкана. Там, на дне, могло зарождаться пламя, а могла – каменная застывшая магма. И он либо сгорал, либо разлетался на мириад частиц. Но в итоге его подхватили волны горного озера, растекшегося в мировой океан. Под ним плавали скаты и акулы, над головой кружили коршуны. И песок – уже сухой и пустынный, попадал в глаза и уши, хрустел под ногтями. Земля наклонилась куда-то вбок градусов на сорок, дюна, на которой его качало как на волнах, ссыпáлась по наклонной, ненадежная опора утекала сквозь пальцы, и Кеша валуном среди песчинок скатился на пестрый ковер собственной спальни.
В комнате никого не было. Где-то в другой галактике бурлила вода в кастрюле, звякая об эмалированные края легкой крышкой. За окном в ежедневной игре «дом номер семь против дома номер девять» верещал свисток дворового двенадцатилетнего арбитра. Под его ухом этажом ниже соседка с румяным завистливым лицом оплакивала идеальную любовь Хосе и Розы в рамках сто тридцать девятой серии. Настенный бумажный календарь загадочно подмигивал упорядоченным набором цифр, и Кешка впервые мысленно поблагодарил деда за подаренные механические часы с датой на циферблате. Значит, сутки ушли, не добудившись его. Ну и ладно. Страшно хотелось жрать. И пусть весь мир на «нет» изойдет. Обогнув на кухне чужого человека – кто это, не помнил, и не надо – он влез в холодильник, нашел ледяной томатный сок и брусок «тильзитера» и забрался на стол. Откусывать мягкий сыр, запивая соленым почти-льдом казалось блаженством. Пересохшее горло отмякало и млело. Болтая ступнями в теплом, дымном воздухе кухни, он думал, как ему отбрехаться от прогулов и сколько лекций придется списывать. «Здравствуйте, я Иннокентий Тульнов, первый курс, группа Х101. Меня неделю держали в заложниках, избили, накормили яичницей и даже трахнули в очко. А потом, наверное, ничего не было, или просто мне приснилось. Назначьте к психотерапевту».
– Иннокентий?
– М?
– Ты в порядке? – опять этот чертов нож в десяти сантиметрах от его глаз.
– Конечно, да, – Кешка ухмыльнулся, томатный сок струйкой сбежал из угла губ. Он не видел, конечно, но, судя по лицу Гарма, вампирский оскал ему шел. – Сыр?
– Сегодня вторник, – отвернулся Гарм, – осталось три дня. Давай, все будет мирно. Мне не понравилось.
– А что так? – «тильзитер» был терпким – или как там про сыр? – и его уже было много, но Кешка ел.
– Потому что, – фартук в горох отлетел на холодильник, – я не насилую малолеток. И потому, что вывести меня из себя не удавалось даже бывшей теще, – таким тембром можно было усыплять медведя, а не объяснять свое звериное бешенство. Если бы не резкие, рубленные движения, никто бы не догадался. – И еще потому, что я на работе должен думать о задании и выполнять задание, а тебе, как хозяину логова, полагается сидеть в углу и вычеркивать дни до избавления от такого гостя, как я.
– Свяжешь? – нож воткнулся в доску для хлеба и, кажется, расщепил почти надвое. Там точно что-то лопнуло.
– Нет.
– Ударишь?
Дверь в спальню грохнула и заскрипела – ошметки косяка ее не держали. Кешка пожал плечами, допил сок и помыл посуду, не трогая нож. В кастрюле выкипала вода и стремительно поджаривались пельмени на двоих.
– Давай окно откроем?
– Не стоит. Этого. Делать, – из кресла прошуршали страницами старой газеты.
– Кури на кухне.
– Молчи.
– Кроссворд?
Два часа Кешка сочинял объяснительную записку, пытался от руки зарисовать диаграмму «железо-углерод» и ставил стирку на щадящий режим. Хотел на «жесткий», но пожалел белые носки. С ним точно что-то было не так. Йорик в тумане. Он вернулся в жилую комнату и посмотрел в угол – кресло, мужик с книжкой, приоткрытое окно и пустая пепельница. Три к двум – не его. Кешка зашел сзади и заглянул поверх плеча Гарма в мелкописный текст.
– «А первого августа в полдень Билл Форестер уселся в свою машину и закричал, что едет в город за каким-то необыкновенным мороженым и не составит ли ему кто-нибудь компанию?»* Любишь мороженое?
– Люблю читать. Вчера заходила твоя одногруппница. Лера. Просила пустить. У тебя заразный грипп. Завтра она принесет варенье.
– А сегодня? – Кеша забрал из рук книгу и снял обложку со сводкой июньских футбольных матчей. Шляпа на проросших из красноглазого дерева часах. Пятнадцать минут первого – или три минуты четвертого, это как посмотреть.
Внизу, скрывшись за креслом, Гарм скрипнул зубами и подлокотниками.
– Сегодня я буду твоим репетитором. Смотри на меня и учись, как надо вести себя, чтобы остаться незамеченным, – книжка уплыла из рук, голос отливал остро заточенной сталью. – Садись!
Кеша сел. В кресло, на колени Гарму. Может, тот имел в виду что-то другое, но учитель из него получился хреновый. Свисток за окном запустил новый тайм. Кеша думал, что такой дикий взгляд все еще волчий. Но не свободный, как раньше, а будто из клетки. И что-то нужно делать, если он увидит такое в отражении. А что было делать Гарму с таким взглядом? Им оставалось еще три дня делиться холодильником и кислородом.
Гарм встал. Кешка не ожидал такой смены в положении, но вовремя соскользнул на пол, оставаясь слишком рядом. Остался и Гарм вместе со своим оскалом, который не получалось сгладить одним-единственным мягким прикосновением. Там, под теплой ладонью, в звериной клетке билось сердце человека – быстро и неровно. Кешке казалось, что оно задыхается, и сделал искусственное дыхание, как умел. Изо рта в рот получалось медленно и томно, приходилось сдавать позиции и одежду. На Гарме ее было больше – футболка, ремень, джинсы на болтах. Пациентам полагалось раздеваться, а Кеша решил лечить зверя от него самого. Постель пахла горными травами и свежим бельем в полоску. Волосы Гарма – сединой и мужским потом, а пальцы – вином из одуванчиков. Рот болел, кожа саднила, под ребрами было жарко и широко. Крем от ушибов был на полке, и оба это знали. Растягивать Гарм мог, как выяснилось, мучительно долго, и головокружительная разница ощущений «тогда» и «сейчас» окончательно сносила и так сорванную крышу. Целовать щетинистый подбородок было круче, чем об этом однажды рассказывала восторженная подруга по подъезду. Ладони скользили по твердой спине и груди. Когда все началось, Кеша даже не заметил – отвлекся на смену взглядов. У Гарма глаза изменили цвет, их заполнили другие эмоции. Кешка приходил в себя – с каждым осторожным, но все еще болезненно-острым толчком он прекращал льнуть и укрощать, отвечал, вскидывался, надавливал пятками и понимал, что отпускать уже поздно, драться глупо, заваренные чувства бурлили и выплескивались стонами запредельного удовольствия. Он зажимался и получал укус в шею, царапал плечи, и Гарм насаживал его еще глубже и сильнее. Что-то где-то скручивалось, где-то прорывалось, сгорало, подхватывало и ускоряло. Подушка валялась на полу, пружины пели, резкость доставляла наслаждение, грубость уже не грубость, а жизненно-важный фактор. Жар сметал все, даже кешкину ярость. Они теперь двигались навстречу друг другу, соединялись с космической скоростью, и скоро должен был грянуть взрыв сверхновой. Крик в два горла заглушился финальной трелью свистка. Тайм пятнадцать минут. Ничья.
Кешка лежал, чувствовал на себе вес чужого тела и думал, что его шизофрения лечится более чем своеобразно. И что, вообще-то, он только что с удовольствием переспал с седым мужиком, захватившим его в заложники, нанесшим тяжкие телесные и изнасиловавшим его, еле-еле совершеннолетнего и относительно наивного студента с химфака. Хотя хлеще всего ужасало то, что вся боль ушла, оставив на удивление чистый и до неприличия довольный разум. Мышцы ныли, и местами жгло, но в остальном Кеша был в норме. Логику своих эмоций он проследить не смог и стал загибать пальцы – на левой руке против, на правой – за.
– Как ты? – Кешка приподнял голову на хриплый вопрос и всмотрелся в силуэт уже севшего и снова рассматривавшего что-то за окном Гарма. Тень красиво лежала на рельефных плечах, хищный профиль был высвечен ярким солнцем, седые волосы придавали благородства и еще большего сходства с волком. Разглядывая его, Кешка не находил в себе отвращения к мужской привлекательности в целом и явно наслаждался видом Гарма в частности. Мысленно он согнул палец правой руки.
– Как после секса. Ой, я сейчас, – Кешка завернулся в покрывало и сбежал в ванную. Душ никогда не занимал в жизни так мало времени. Так что через три минуты с копейками он плюхнулся обратно, позади Гарма. Никого не волновало, что простыня, которой он вроде как прикрылся, вообще нифига не прикрывает. Раскинув конечности «для вящей просушки», он приподнялся на локте и с любопытством провел пальцем по оставленному им же синяку на гармовом предплечье.
– Можно вопрос? – Гарм удивленно обернулся и кивнул. – Ты и правда маньяк-убийца, высматривающий и настигающий невинных кошатниц?
– Эм, нет, – Кешка загнул указательный на правой руке, – я просто… черт! – Гарм повел шеей, снимая напряжение, поднялся, застегнул джинсы и влез в футболку – и как не было ничего, зачехлился. – Я выполняю одиночные заказы. Так понятно?
Понятно. Иннокентий, вы кретин! Интересно, как часто случается тот «раз на миллион», когда киллер оставляет свидетелю жалкую, полную ожидания расправы жизнь? Кешка сглотнул и дотянулся до трусов, незаметно загибая мизинец на левой. И безымянный. В воздухе звенело.
– Знаешь, что самое печальное в этой истории? – спросил Гарм в окно, выдохнув дым. Кажется, сигарету он прикончил в две затяжки. – Я не смогу не выполнить обещание, которое дал тебе. Такого не случалось, учти, и это очень, крайне, донельзя хреново.
– М-м? – это единственное, что смог выдавить Кешка, когда перехватило дыхание.
– Потому что у меня тоже есть начальство, которое в курсе схемы. И у меня нет телефона.
– И что с того?
– Они знают, где меня искать… если что, – наверное, при таких словах должно стать страшно до дрожи. Кешка натянул майку и осторожно подошел, встав рядом с Гармом. Он впервые за все пять дней решился посмотреть туда же, куда все эти дни пялился его… гость.
– Кто? – Герм смял бычок прямо в пальцах так, что тот развалился на волокна. И ответил очень спокойно:
– Ублюдок из вон того офиса на шестом этаже. Оприходовал уйму народа, некоторых – смертельно. Планомерно разоряет компании. Одна была дочерней, принадлежала большим дядям. Копнули, проверили, решили объяснить на словах. Не понял.
– Ясно. И всегда вот так? – он взобрался на подоконник и, сев по-турецки, заглянул Гарму в лицо. – Только мерзавцы?
– Моё правило. Здесь немного профессионалов, как я – со схожими требованиями и, кхм, качеством работы. Они принимают мои условия, я могу пойти на уступки: время, сумма, детали. Все относительно, – Гарм снова щелкнул зажигалкой.
Кешка попал в силок – тот неловкий момент, когда остался один вопрос. Но он был самым гнетущим и насущным, зудевшим в переносице и не дававшим нормально моргать.
– Хочешь знать?
– Хочу. Те, другие, они тоже оказались виновны? – Гарм кивнул – понял.
– Засада – это редкость, – Кешка поморщился – да, ему свезло, как всегда. – И обычно это чердак.
– У нас…
– У вас он заселен хлеще, чем квартиры: бомжи, коты и голуби. Хоть за месяц в очередь записывайся, – как будто подслушав, голуби тут же зашуршали керамзитом, устроив драку. А может, это были бомжи – потолок в квартире на пятом звуков не держал.
– Поэтому ты влез сюда? Меня теснить можно?
– Твои соседи справа с ребенком, слева – без нужных окон, а ты… – взгляд Кешки потемнел от досады, он рубанул ребром ладони воздух – перед носом Гарма.
– Ты не ответил.
– Двое! – Гарм привычно схватил худое запястье, а потом сплел с пальцами Кешки свои. Стиснул до белизны и не отпускал. И смотрела прямо в глаза. – Первый просто так ловил девчонок, твоих ровесниц. И просто так связывал и затыкал им рот. Раздевал и снимал их. Вся стена как доска почета. Дюжины две.
Кешка попытался высвободиться. Гарм позволил. Тут же, правда, дернул его на себя так, что оказался между его острых коленей, и уперся в оконное стекло ладонями – по обе стороны от Кешки.
– Вторые, – и голос не изменился ни на полутон, – пара – готовили самопал. Наркоту. И сбывали на улицу. Может, слышал по ящику, – Кешка мотнул головой и отвел взгляд. – Остальных жильцов мы выманиваем, а ты…
А он подтянулся на руках, ухватившись за предплечья Гарма, и уткнулся лбом в лоб. Закрыл глаза и старался понять, почему продал ему индульгенцию заранее, до того, как Гарм начал говорить. Какого хрена этот мужик сделал с ним. Кешка чувствовал себя трансформером, который сначала почти сломали, а потом собрали по-другому, во что-то незнакомое. Способное оправдать палача, судью Уоргрейва, который вошел и сказал, что остается. Что ему надо, и возражения будут пресекаться на корню. Кешка дышал в унисон с человеком, взявшим его силой в наказание, свернувшим ему крышу и переворотившим мир за пять дней. С тем, кто из окна квартиры, в которой Кешка прожил с рождения, собирался убить другого живого человека. Было страшно, и он не знал, что делать со всем этим. Там, внизу, куда смотрел Гарм, взвизгнул шинами автомобиль.
– Устал?
– Нет.
– Болит?
– Терпимо, – Кешке нужно было сначала стерпеть самого себя, его не устраивало происходящее. Он был как потеряшка в собственном теле и посмотрел на Гарма, пытаясь найти в его чересчур спокойном лице ответ, что будет дальше. Гарм усмехнулся, как если бы вопрос загорелся на лбу Кешки, оттолкнулся и скрылся в кухне. Скоро оттуда донесся скрежет лопатки о дно кастрюли. «Пригоревшие пельмени», – вспомнил Кешка, спрыгнул с подоконника и пошел помогать.
После того, как был отшкрябан последний несчастный пельмень и пожарены, а потом и умяты котлеты, Гарм занял свой пост, а Кешка снова остался неприкаянным. Он попытался выманить книгу – не получилось, захотел позвонить – батарея, которую Гарм после долгих колебаний и честного котовьего взгляда вернул, безнадежно разрядилась. Выйти на улицу было нельзя, а играть в «города» Гарм так и не согласился.
– Так ты женат?
– Был, – Кешка в который раз выдергивал Гарма из «Одуванчиков», и тот, как воспитанный пес, терпел назойливого ребенка, отвечая на нескончаемые вопросы.
– А дети? – напустил равнодушный вид «назойливый ребенок».
– Не сложилось. Армия, потом с тещей жили, я работу искал. Потом нашел.
– И все?
– Все.
– Иди сюда, – Кеша хлопнул по постели и подвинулся к спинке дивана, освобождая место.
Уже перевалило за полночь, снаружи давно стемнело, а Гарм все сидел в кресле, держал расстояние. Кешка понятия не имел, чего он сам хотел, чего добивался и на что нарывался. Но он хотел перемен. Причем, давно, раз при первом форс-мажоре так легко принимал новые правила. Глядя на сурового в работе и растерянного в отношениях Гарма, он от всей души верил, что судьба ему сейчас усиленно подмигивала. И что если случилось что-то настолько из ряда вон – надо брать, рвать, стараться изо всех сил. Кажется, обоим. Гарм, наверное, тоже так считал. По крайней мере, он подошел к Кешке, вздохнул, раздосадованный таким легким проигрышем самому себе, и пролез вглубь дивана. Кешу он сдвинул легко, ухмыляясь на слабые возражения и шуточную борьбу. Бой за право спать у стенки был неравный, но интенсивный – в итоге Кешка капитулировал, уложенный на лопатки и прижатый для верности коленом. Тут не возразишь. Они еще поиграли в гляделки, и тут уже Гарм сдался, закатив глаза.
– Что я делаю? Что мы с тобой творим?
– Собираемся спать, – бодро отрапортовал Кешка и положил ладонь Гарму на шею, притягивая ближе.
– Эм, Иннокентий, тебе бы…
– Просто спать, – Кешка приподнялся, прижался губами к губам Гарма и, отвернувшись, завозился, устраиваясь спиной к его груди. Гарм максимально вжался в спинку и положил руку на кешкин живот – не выше и не ниже. Кешка глубоко вдохнул, успокаиваясь, и совсем расслабился. Уже засыпая, наконец-то легко и спокойно, он подумал, что он – на своем месте, и лучше быть не может.
Утро он встретил, как любой нормальный молодой человек – готовый к труду и обороне. Обороняться нужно было, по идее, от Гарма, который, к кешкиному удивлению, все еще был рядом. Но на деле вышло наоборот. Кешку уговаривали, что будет неприятно, что он только проснулся, что работа, что возраст. На что он парировал, что «он выдержит суровое испытание», «он уже бодр и свеж», что «работа не волк, и кто-то дольше препирается», ну и вообще, уже не в первый раз, и кто бы еще переживал. В качестве доказательства он угрем скользнул вниз, стащил с Гарма белье и, не колеблясь ни секунды, взял в рот. Естественно, ничего он не умел, но документальные фильмы особой категории смотрел, как все. Правда, «раздел» была несколько не тот, но «объект» от этого не менялся. И Кешке интуитивно казалось, что техника – тоже. Обхватив член ладонью, он покружил языком по головке и, влажно касаясь только самым кончиком, провел вдоль по стволу до мошонки и тут же, очень медленно, запоминая свои ощущения, по всей длине вверх. Гарм подался бедрами вверх, не желая терять прикосновение, и Кеша отпрянул, отвлекаясь на открывшийся вид. Гарм, возбужденный и нетерпеливый, прикрыл веки и глубоко дышал, стараясь не сорваться. Но контроль уже был потерян – член стоял колом, на конце выступила смазка. Вспомнив ролики с сайтов для взрослых, Кеша прикрыл глаза и слизнул солоноватую каплю, пробуя, разбираясь в ощущениях. Но его самого уже крыло, и он посмотрел на тревожно и напряженно замершего Гарма, широко улыбнулся и всосал блестящую от собственной слюны головку, сразу же опускаясь почти до самого основания. Кешка насаживался до тех пор, пока ствол не уперся ему в горло. Он зажмурился, подавил тошноту и дотронулся языком, скользя обратно, старательно лаская тонкую гладкую кожу. Когда дыхания стало не хватать, он выпустил член изо рта, подул на него и нежно поцеловал уздечку, слыша хриплый стон. А потом ощутил в волосах пальцы, дернувшие его вверх за пряди. Кеша подчинился, внутренне напрягаясь на грубость. Но Гарм притянул его ближе и впился поцелуем, раздвигая губы языком. И Кешку отпустило. Он обнимал, лизал, посасывал, стонал и рычал. Не знал, куда девать руки – хотелось дотронуться до всего, погладить все, все поцеловать и показать, как ему хорошо. Напряженные члены сталкивались, терлись друг о друга, добавляя остроты. Полуслепой от возбуждения, Кешка пытался нашарить рукой тюбик геля, столкнулся пальцами с Гармом, облизал губы и замер. Ему могло показаться, ведь в ушах кровь бухала сильнее набата. Но Гарм тоже прислушался, нахмурившись и не отпуская руку Кешки, зашипел сквозь зубы.
В дверь стучали – настойчиво, громко.
– Ке-е-еш?! – позвали его очень знакомым голосом, и он уткнулся лбом в плечо Гарма, застонав уже от разочарования. – Кеша, ты там?
– Нас нет, мы в космосе, – прошептал Кешка и заговорщически подмигнул. Тут же вздрогнув. – Еще несколько раз так стукнет – и пробьет в двери глазок, – а потом спешно добавил: – Нет, не вставай, уйдет.
– Александр Львович? – Гарм изогнул бровь в ответ на Кешки сдавленный смешок и, разочарованно вздыхая, приподнялся на локтях.
– Надо открыть. Она не успокоится. Я с ней говорил – это заноза, вас там, кажется, все такие. Раньше впустим, раньше уйдет.
– Думаешь?
– Попробуем. Лезь под покрывало, – Кешка послушался, а Гарм, одевшись за пол-спички и, спохватившись и спрятав в карман гель, пошел отпирать.
– Здравствуйте, Александр Львович. Ой, я разбудила, да? Простите, пожалуйста, я не подумала, что…
– Здравствуйте. Мы разоспались, ничего страшного. Проходите, – таким баритоном драконы могли заманивать глупых принцесс. Кешка постарался утихомирить фантазию и так и не угомонившийся организм и только натянул одеяло до подбородка. Жарко было нестерпимо – по очевидным причинам. И главным виновником был Гарм, притащивший в гостиную Лерку – самую неусидчивую и очень внимательную одногруппницу. Две русые косички, джинсы, футболка, пакетик бумажный в пестрым «Хэппи Бёздэй». Заботливая, блин, только не вовремя.
– Привет, Кеш. Ой, какой ты красный и – ах! – горячий, – Лерка дотронулась ладошкой до лба Кеши и подытожила: – У тебя же температура. И мокрый весь.
Она полезла к себе в пакетик, а Кешка посмотрел на переминавшегося, конечно же, у окна Гарма и, поймав его взгляд, хитро улыбнулся. Конечно, температура. Естественно, красный. И ожидаемо влажный. Гарм предостерегающе прищурился, а Кешка показал язык. Неторопливо, со смаком.
– Вот. Я принесла лекарство, мед и варенье. У вас лимон есть? – она крутанулась на пятках и уставилась на задумавшегося Гарма.
– Должен быть. Спасибо большое, – он принял из ее рук банки и блистеры, расставил их на подоконнике и пожал покрасневшей Лерке узенькую ладошку. – Да я умею лечить, не переживайте, – Кешка хмыкнул из-под одеяла, Гарм прокашлялся и улыбнулся. – Вы нас очень порадовали, приходите еще.
– Но я… – совершенно красная Лерка спохватилась и попыталась отойти вглубь комнаты, но Гарм пресек нехитрый маневр.
– Он заразный. До конца недели лучше не навещайте. Мало ли.
– Но…
– Давайте, я вас провожу, – Кешка мог поклясться, что этой улыбке не мог сопротивляться вообще никто, совсем. Ценности ей добавляло то, что поймать ее было большой удачей. И Кешке сегодня нереально везло. И раз эту среду объявили днем удовольствий, и еще в одном он не собирался себе отказать. Услышав, как открывается дверь, он прокрался к выходу из спальни. Лерка уже выскочила на лестничную клетку, но не прекращала фонтанировать советами через порог. Кешу она видеть не могла, а он не мог этим не воспользоваться. Всего-то надо было приблизиться и провести ногтями по предплечью пытавшегося попрощаться Гарма, от локтя касаясь кожи уже подушечками пальцев. Гарм вздрогнул, до скрипа сжав дверную ручку в кулаке. Кешка, впечатленный эффектом, погладил плечо ладонью, надавливая и опираясь. А потом приподнялся на носках и мягко дунул Гарму в ухо.
– Мне мама говорила – если кашлять начнет…
– До свидания, Лера, – прервал ее Гарм, захлопнул дверь, и в следующий миг Кешку пришпилило к ней, как мотылька. Он даже испугаться не успел, а в животе уже свернулся жаркий узел. Гарм тяжело дышал и старался держать себя в руках. А Кеша старался совершенно в обратном направлении, и Гарм сдавался. Судя по обтянутому джинсами стояку, сегодня был явно не день Бекхэма.
– Я хочу тебя, – успел выдавить Кешка за секунду до того, как был подхвачен под бедра, больно проехался затылком по двери и был вынужден обнять Гарма за шею. Их снова закоротило. Сильнее, острее, ярче. Болты расстегнулись, казалось, с одного движения, трусы вообще не были помехой, ноги сами обхватили талию. Кеше хотелось – до боли, до звезд из глаз. Когда, наконец, он почувствовал у входа влажные от геля пальцы, то со стоном подался вниз, и Гарм еле удержал его.
– Черт, маньяк, что ж ты делаешь?
– Хочу! – прошипел Кеша, привыкая. Желание перехлестывало боль с лихвой, но Гарм бессовестно медлил. Несколько раз двинув пальцами вглубь, он начал подготавливать Кешку так, будто впереди были десятилетия. Поэтому Кеша нагнулся ближе и прикусил небольшую мочку уха – последняя мера. Подействовало именно так, как было нужно. Гарм закатил глаза, прорычал: «Ну все, хватит», и под нервный кивок Кеши, опустил его на свой член. У обоих перехватило дыхание – они слишком долго, целых три минуты ждали. И терпения на медленный темп уже не было. Гарм вбивался в податливое, отвечающее тело, и Кеша подмахивал, целовал плечи и лицо, просил глубже, и сильнее, и жестче. Гарм обхватил рукой его член, сжал, провел по всей длине, лаская и вторя в такт собственным движениям. Кешка накрыл его пальцы своими, и дышать стало совершенно невозможно – воздух стремительно кончался, выталкиваемый шепотом и стонами. Дверь громыхала, кажется, на весь подъезд, и они, вроде бы, кричали, не сдерживаясь. Уже к кульминации они осипли, гортанные хрипы подводили к краю. Гарм стиснул его, прижал к двери, навалился, и последние несколько толчков Кешка боялся не пережить. Но кончил первым – вздрогнув, впился в кулак Гарма и почувствовал на животе вязкие капли. Несколькими движениями позже разрядился и сам Гарм. Резко, сжимая ягодицы Кешки до синяков, придерживая за спину и входя до самого основания, так, что Кешка, кажется, кончил второй раз. Их била мелкая дрожь. Гарм осторожно опустился на колени, и Кеша так и остался у него в руках. Тяжело дыша, они смотрели друг другу в бешеные еще глаза и понимали, что только что случился невероятный, фееричекий, опасный, адово непоправимый пиздец.
– Что ж будет?
– Для начала – душ.
Разомлевший после парного душа Кешка сидел на подлокотнике кресла и смотрел на медленно чернеющие силуэты многоэтажек. Он пару раз пытался сползти и потеснить Гарма, чистившего нож, но его выпихивали обратно. Недовольный тем, что позволил себе слабость, поддался порыву, удовольствию, малолетнему пацану, Гарм снова был как каменный истукан – серьезное лицо, отточенные движения мягкой ветоши по идеально гладкому лезвию, пристальный взгляд. Кешка бы даже ушел, надувшись, что его снова, хоть и со всем чувством и вниманием, поимели, но Гарма выдавало дыхание. Стило Кеше качнуть босой ногой, мазнув по грубой ткани джинсов, или опереться ладонью на напряженное плечо, устраиваясь поудобнее, Гарм пропускал вдох или резко выдыхал сквозь зубы, хмурясь еще больше. Кешке этого было достаточно. Он вообще уже почти закончил самокопание – «синдром здравого смысла» накрыл его лавиной в самый благодатный момент, когда рядом не оказалось никого ближе захватившего его убийцы с огромным тесаком и склонностью к физическим мерам воспитания. Кешка хоть и был умным – не совсем дураком, по крайней мере – но длинный язык и любопытство молодого пса подвели. Под насилие и быстротекущую шизофрению. Забавно, но именно она дала ему возможность принять и захотеть себя, отдать, что было, и взять, что смог бы. Просто как какой-то шлюз открылся, и поток сознания хлынул на иссушенные гордостью и упрямством мозги. Теперь Кешке было легко – внутри росло облако чистого озона. Кешка только надеялся, что оно не обратится в какую-нибудь тучу. А оглядываясь на прошедшие пять дней, загадывать наперед он не хотел.
– Гарм, а это твое имя – по паспорту?
– Тебя смущает? – хрипло ответил он, и равнодушие вышло неправдоподобным.
– Удивляет, – Кешка коснулся пальцами волос Гарма, и когда тот удивленно обернулся, сунул ему под нос перышко из подушки. – Застряло.
– Александр.
– Львович?
– Запомнил? – Гарм переменился в лице и дунул на перышко, запуская его в полет. Кеша улыбнулся и по-хозяйски закинул ноги Гарму на колени. Лед дал трещину, надо было топить, пока не смерзся наново.
– А можно, я тебя тогда?..
– Только попробуй, – Гарм разговор закончил, но ноги Кешки не скинул. Еще и за щиколотку придержал, во избежание.
Спали снова вместе, просто спали. Завтра была неделя, как.
Наутро было прохладно. Кешка поджал ноги и попытался натянуть на нос тонкое покрывало, укутываясь в уютный кокон. Но семейная особенность просыпаться сразу и бесповоротно не дала снова упасть в такой желанный сон. Хотя Кешке вроде бы и хотелось. Он поворчал, еще покрутился для проформы, согреваясь напоследок, но, в конце концов, высунулся из-под одеяла и прищурился, разглядывая обстановку и прислушиваясь. Комната была пустая, в ванной шуршал душ, внизу румяная соседка уже оплакивала своего Педро, а на подоконнике чернели детали дальнобойной винтовки. Под креслом валялась распотрошенная сумка, там лежали провода от компьютера – ниточки связи с забытым миром, где-то в ней же был припрятан ключ от квартиры. И ведь любой нормальный заложник кинулся бы, ухватил, отпер и понесся за помощью. Кеша шмыгнул носом и улегся обратно на подушку, зажмуриваясь и заталкивая разумные мысли поглубже. Он не хотел видеть то, что масляно блестело в утреннем солнце, призванное забрать сегодня жизнь. Кешку просто мутило от вида любого оружия. Это ружье точно должно было выстрелить, и уж снайпер ни за что бы не промахнулся. Но еще больше его убивало собственное желание оставить все как есть: завтраки, кресло, книги – пусть их будет больше, на всех полках и под кроватью, а еще душ и диван. И чтобы все на двоих. Еще никогда он не был так не-одинок. Для того чтобы разрушить эту иллюзию, требовалось намного больше мужества, чем жить рядом с вооруженным киллером. Кешка чувствовал себя очень глупым и слабым. Все равно, ему осталось не так много, чего уж рыпаться.
– Проснулся? – на Кешу полетели холодные капли – Гарм отряхивал влажные руки прямо над его головой. Подбадривал?
– Угу. Обязательно вылезать?
– Нет. Но через полчаса горячей воды не будет. На двери подъезда объявление висит.
– Ты что, выходил на улицу? – Кешка мгновенно сел и, потеряв равновесие в неуклюжей попытке встать, плюхнулся обратно в сбитое покрывало. Умом он понимал, что еда бралась не из воздуха, но вот когда Гарм успевал исчезать и появляться – озадачивало. И еще он жутко завидовал и обижался на вселенскую несправедливость.
– Каждый второй день. За едой и вообще, проверить. В пять утра, ты еще как сурок спишь, – по комнате поплыл сигаретный дым, и Кешка демонстративно чихнул. И фыркнул вслед удаляющемуся на кухню и, кажется, довольному невесть чем Гарму. Хлопнула дверца холодильника, и Кешка вспомнил про воду. Надо было в душ, и вообще ему не стоило разнеживаться. Внезапно прóпасть – окончание этого дня – перестала его пугать, и он решил жить сейчас, а дергаться уже потом.
Додумывал он это под холодными струями – жилищники снова расстарались и перевыполнили план с досрочным отключением горячей воды. Так что выпрыгивал он из ванной с одним желанием: чай, кофе – что угодно, только чтобы теплое и внутрь. Кешка нырнул на кухню, и его подхватили волны наивкуснейшего, самого допингового аромата его жизни, за который он мог убить, полюбить и разрешить все, что угодно. Кайфуя от предвкушения и принюхиваясь, он замер, задрав голову, и даже приподнялся на носочки. Не шибко волнуясь, что на кухне он не один.
– Любишь жареные помидоры? – Гарм стоял с лопаточкой и в самом несуразном на свете фартуке, и Кеша ничего волшебней в жизни не видел. Он точно знал. – Иннокентий?
– А? А, да. Да, люблю, конечно, кто ж не любит? – зачастил смущенный Кеша и быстро собрал посуду на стол. Есть хотелось страшно, будто в него внезапно вселилась стая медведей-шатунов. И еще он был немного ошеломлен своим, мягко говоря, специфическим чувством прекрасного. Нет, определенно, это было что-то из ряда вон, такого быть не могло, и Кеша решительно отказывался соглашаться с самим собой. Помешательство, предательство собственным желудком – путеводной тропой к его мужскому сердцу. Но черт, Гарм в одном фартуке, кажется, только что стал новой извращенной подростковой фантазией.
– Приятного аппетита! – настоящее сердце сурового самца Тульнова Иннокентия застучало как бешеное, а потом стало мягко плавиться. Запах от завтрака под носом не оставлял никаких шансов ни железной мужской воле, ни стальным мужским нервам.
– Прятаптита! – брякнул Кешка и заткнулся сочным кусочком, обмякая от удовольствия. Выражения на лице Гарма он, к счастью, не видел. Иначе поперхнулся бы. Отвлекаясь только на свою тарелку, он смел угощение и отвалился от стола счастливый и благодарный.
– Где ты так готовить научился? Тебя дома, что ли, не кормили? – он подпер кулаком щеку и чуть пьяно посмотрел на Гарма.
– Кормили, – поморщился он и педантично сложил приборы крест-накрест. – Так, что пришлось самому. Этому быстро учишься, вообще-то. Через месяца два-три макоронно-пельменного меню, – Гарм встал, смахнул с джинсов несуществующие крошки и задвинул табурет. – Ну ладно. Спасибо.
– За что? – искренне удивился Кешка, помогая убрать со стола. – Я же ничего…
– За компанию. И вообще. Ясно?
– Что уж тут неясного-то? Все предельно доступно, – честно соврал Кеша и, проводив взглядом Гарма, принялся за посуду. Он решительно ничего не понимал.
В гостиную возвращаться не хотелось – еще на кухне он различил щелчки и мягкий скрежет металлических деталей. Звуки он помнил с уроков по ОБЖ, когда заработал трех лебедей в журнал и дневник, наотрез отказавшись собирать автомат. Но в десятом классе его пацифизм вылился в жалкие четвертные оценки и вызов сестры к директору. Сейчас на кону стояло намного больше: начиная от отношений и заканчивая жизнью. Все-таки, хрен его знает, этого сурового, но такого эпически отзывчивого киллера. Настроение, понятное дело, улетучилось.
– Я… я убрал все. Делать нечего, – он помялся на пороге и шмыгнул на диван. – Можно книгу твою взять?
– Да, бери, – Кеша тут же пристроил «Вино…» на коленях и уставился в текст. Тупо переворачивая страницы, он вообще не следил за тем, что читали его глаза. Он слушал, что делал Гарм. Как передергивал, продевал, настраивал, клацал и шуршал. От мысли, что он, мать его, ненавидит всю эту милитаристскую чешую, до размышлений, с кем и при каких обстоятельствах он накрепко связался, Кеша перешел очень быстро. Его передернуло, тряхнуло, он интуитивно начал оправдываться, а потом махнул рукой. «А, к черту», – принял решение Кешка и, отложив книгу, вплотную подобрался к Гарму. Тот покосился на него с неодобрением, но прочь не погнал.
– Как это будет?
– Увидишь, – не уделяя ему большего внимания, Гарм достал коробку и пересчитал патроны. – Быстро. Раз, в крайнем случае – два. Только его и, возможно, охрану.
К горлу подкатил горький комок. Кешка сдержался, впился ногтями в ладони, до боли сжав кулаки, и постарался отогнать красочные картинки заляпанного кровью и мозгами асфальта и застывших глаз невиданного им раньше человека. Они были похожи на рыбьи: тусклые, серые и пустые, с молочной пленкой и немигающие, страшные. Как наяву. Будто сам на спусковой крючок жал. Изображение перед глазами подернулось, как на экране старого телевизора, и он увидел себя, прищурившегося, в сдвинутой на затылок бейсболке и кожаных перчатках без пальцев. Другой Тульнов И. Б. спокойно заправлял патроны в обойму, ложился на живот и подхватывал винтовку так, будто это был особенный музыкальный инструмент. Почему фантазия выдала такое, Кеша не хотел думать. Он как шизоид стоял рядом с Гармом и с маниакальным интересом смотрел на фортели своего воображения. И был напуган до чертиков тем, что ему все больше нравилось то, что он видел. Со всеми же случается такое во время просмотра фильмов про Бонда или Грязного Гарри – хочется схватить пистолет и стать настоящим хладнокровным мстителем, вершителем судеб, крутым парнем. Сейчас Кеша видел себя именно таким – решительным и невозмутимым, профессионалом-убийцей. Он бы никогда раньше не смог, да даже и не подумал бы о таком. Он и сейчас не верит.
– Тульнов? Очнись, – Гарм осторожно тронул его за руку и тут же отодвинулся, предельно внимательно присматриваясь к изученному вдоль и поперек пейзажу. Кешку это вернуло в реальность, но дикая, сумасбродная идея уже отравила его. И конечно, теперь он взвешивал все «за» и «против». Да ему сейчас дадут пинка под зад и сунут обратно в мир шпионских рассказов и детской фантастики, без разговоров. Он смотрел на Гарма и прямо-таки видел снисходительное «Иннокентий, не мельтеши». Хотя, нет, сейчас было вообще не до Кеши и его капризов шестилетнего мальчишки. Сегодня был просто последний день другой жизни, и Кешка не хотел ее терять.
Блять, принцесска. Он просто не хотел терять Гарма, вот и все. И хрен он его потеряет.
– Научи меня, – выдавил Кеша и уставился на гладкий ствол оружия. – Объясни.
– Как-то не время, – вздохнул понятливый Гарм и зафиксировал прицел. – Иннокентий, ты мог еще позже попросить? Прямо перед… часом «Хэ». На практике продемонстрировать тебе.
– Я серьезно и не про «сейчас». Я вообще, и ты не дурак, можешь не прикидываться.
– Да, я не дурак. Поэтому будет так, как я уже говорил. Ты сейчас не отвлекаешь меня от работы, а к завтрашнему утру я испарюсь.
Кешка залез в кресло, уселся захваченному врасплох Гарму на колени, окинул взглядом и ударил. Гарм рыкнул, но отреагировать не успел – непредсказуемые действия сыпались градом, так, что он просто не держал темп. Кешка притянул его за плечи, впился в губы чуть не до крови, оттолкнул и снова ударил. Гарм дернулся дать сдачи, но Кешка был, наконец, настолько зол, что сил удержать его запястья прижатыми к подлокотникам хватило. Он стукнул Гарма лбом в лоб и, глядя в глаза, тяжело дышал, даже не пытаясь объяснить. Гарм смотрел в ответ спокойно, почти холодно. Но их лица были настолько близко, что эмоции спрятать ему не удалось бы при всем желании. Воздух искрил, в пальцах, ступнях, на загривке и в паху покалывало от возбуждения, но Кеша хотел добиться своего. Даже если его снова… накажут.
– Я отвечу, будет больно.
– Уже проходили.
– Слушай, Тульнов, игры сейчас некстати, – Гарм повел плечами и чуть развел колени, так, что Кешка отвлекся в попытке сохранить равновесие. – Отпусти сам. Вечером поговорим, – Кешка с сомнением посмотрел на Гарма и скептически сощурился. Решался.
– Обговорим, да, – Кеша, наконец, слез, отвернулся и сбежал в ванную, очень надеясь, что Гарм ничего не заметил.
– Салага, – снисходительно проворчал Гарм и вернулся к делу. Еще бы он не заметил – у самого стоял как каменный.
Из ванной Кешка вышел успокоившимся и взбодрившимся – ледяная вода всегда была лучшим лекарством от спонтанной дурости. Так что теперь хотелось только чаю. Водрузив чайник на конфорку, Кеша огляделся – вроде бы, все чисто. Если не считать этого гребанного ножа, неприкосновенного и тускло блестящего застывшим на лезвии жиром. Из-за него Кешка дважды переживал самые гадкие минуты за эту неделю. Блять, и этому же ножу он обязан всем остальным. Ну, может, не ему конкретно, но поводом послужила драка именно из-за этого пера. Сомневаясь, спросить или нет, он гипнотизировал тесак с минуту, а потом просто сунул его под воду, проводя пенной губкой по масляно лоснящемуся металлу. Под горячей водой жир мгновенно растворился и стек по желобку, оставляя только чистую блестящую сталь. Обмыв и рукоять, Кешка протер нож и взвесил оружие в руке. Оно внушало уверенность. В кармане такой не носят и какой-нибудь тростник, как в забугорных фильмах, рубить тоже не будут. Такой предмет как любимая куртка или рюкзак, с ним таскаются до последнего, пока не сломается. Кеша скользнул пальцем вдоль насечек и будто почувствовал, как сталь подставляется под прикосновение.
«Траву он, что ли, тут курит? Не отпустит никак», – нахмурился Кешка и положил нож туда, где взял. Взгляд наткнулся на мигающий зеленым циферблат – уже два часа. Почему-то казалось, что ждать оставалось совсем недолго.
– Гарм?
– Тихо, Иннокентий. Уже скоро, – Гарм поднял ладонь, не отрываясь от прицела, и Кешка послушно отошел, облокачиваясь на подоконник. Он ничего не видел – солнце перевалило зенит, и теперь окна дома напротив бликовали, пуская в глаза солнечные зайчики. Кеша попытался всмотреться, но даже прищурившись, не различил ни движения. Зато Гарм проверил пламегаситель, поудобнее перехватил приклад и положил палец на спусковой крючок.
Время подвисло. Старенький тюль раздувало сквозняком, листья измученного жаждой фикуса покачивались в ритме, отбиваемом секундной стрелкой, по отошедшему под потолком уголку обоев ползла сонная муха. Кеше казалось, что он слишком громко дышит. И потому он почти не слышал – зато очень четко разглядел, – как Гарм втянул воздух, прицелился и выстрелил. Очень странное ощущение – стать свидетелем убийства. Кеша всегда думал, что это страшно, когда на твоих глазах обрывается чья-то жизнь. Ему казалось раньше, во все тех же героических фантазиях, что он обязательно совершит что-то эдакое: подбежит, толкнет, выбьет оружие… На деле он различил только оглушительный хлопок, звон стекольного окна, еле различимый женский крик, и больше ничего. Может, он не видел трупа, и потому не пережил шок. Или он уже был в шоке, и ему, своего рода, посчастливилось. Но как только Гарм, отставив винтовку в угол, откинулся в кресле, время заторопилось, муха слетела со своего аэродрома, часы проскрипели три пополудни, и у Кешки вырвался смешок. Все.
– Можно? – он дотронулся до плеча уставшего, моментально осунувшегося Гарма, и тот просто сгреб Кешку в охапку, подтягивая на себя. Он попытался отшутиться, заворочался в кольце надежно обхватывавших его рук и не сразу заметил, что Гарм уже уснул. Его просто вырубило. Кешка только присвистнул, а потом улыбнулся, нашел удобную позу, и его тоже сморило. За окном, где-то там, у дома напротив, выли сирены милиции и скорой, часа через полтора кто-то безрезультатно пытался достучаться в дверь, звали по фамилии. Но они настолько вымотали друг друга и сами себя, что беспробудно спали до позднего вечера.
– А-а-ай!
– Что случилось, – Гарм сонно подхватился, но не то, чтобы очень встревожено. Так, для проформы.
– Затекло все. Черт, который час? Полночь? – Кешка лениво закинул руку на шею Гарму и свесил ноги с подлокотника, откидываясь на второй затылком. Гарм задумчиво положил ладонь ему на живот, и от его пальцев, отвлеченно поглаживавших впадинку пупка, сразу растянулись под кожей теплые лучи.
– Скорее, часов десять. Есть хочешь?
– Не очень. Но компанию составлю, – было понятно, что Гарм как волк голодный, и лучше его и правда покормить. Кеша еще позволил себе чуть понежиться под ненавязчивой лаской, потом накрыл руку чужую своей, сжал и вот так, не разрывая контакта, повел Гарма за собой. Так он набрал воду, так, под сдавленный смех, чиркал спичкой о шершавый бок коробка, тараканом бегавшей от Кешки по всей столешнице, так, упрямо, крепче сжимая хватку, ломал остатки батона. Хорошо, колбаса уже была в нарезке – а то бы с Кешки сталось ее отгрызть.
-
-
18.12.2011 в 19:35– Ладно, я присмотрю за ним, – тихо ответил Кешка, внутренне ликуя и запуская салюты. Радовался ли он больше разрешению или «следующему разу», он не знал, но от всего этого вкупе сердце предательски зачастило. Он даже не сразу заметил, как Гарм мягко высвободился, подхватил чайник и разлил кипяток по кружкам. Уже привык, наверное. Он привык даже к сигаретному запаху – достаточно было открыть форточку, чтобы дым рассеялся и глаза не щипало. Курящий Гарм выглядел донельзя уютным. Затягиваясь, он щурился и смотрел за плечо Кеше, в темноту улицы, а раздавив уголек фильтром в пепельнице, протянул руку, и теперь уже сам отвел Кешу обратно в комнату. Не включая свет, они легли на диван, и Кешка потянул за край гармовой футболку, высвобождая того из одежды. Гарм запустил ладони под кешкины шорты и прижал его к себе так, что у Кешки выбило дух. Он опустил голову и поцеловал дергавшийся от резких вдохов кадык Гарма. Рукой погладил грудь, плоский рельефный живот, пальцами скользнул по жестким волоса в паху и обхватил твердый горячий член, одновременно целуя Гарма в губы. Попытался оторваться, чтобы хотя бы вздохнуть, но Гарм потянулся за его губами, отрываясь только на то, чтобы снять с обоих майки, и медленно поддел пояс шортов, спуская их с бедер. Взгляда они давно не отводили, и это было интимнее, чем то, что Гарм обнял ладонью оба члена, и того, как болезненно-остро Кеша кусал губы и выгибался в пояснице, подаваясь навстречу уверенной руке.
– Я…
– Молчи, – останавливал Гарм, накрывая его рот своим, лаская языком, прихватывая зубами. В темноте каждое прикосновение ощущалось в тысячу раз сильнее, запахи – резче, стоны – громче. Кешка уже не плыл на волнах – его протряхивало вспышками удовольствия, когда шершавыми подушечками пальцев Гарм оглаживал головку, когда он сам, вскидывая бедра, терся членом об увитый венами член. Гарм дрочил им уже резко, сильно, и Кешка не выдержал, с вскриком кончая, заливая спермой их руки и животы. Растерянный, он рвано сопел Гарму в шею и, кажется, шептал извинения, что не сдержался.
– Ох, дурак, – Гарм попытался отстраниться, но Кеша левой рукой придержал его за спину, а правой размазал собственную сперму по члену Гарма и приподнялся, пристраивая головку к своему анусу.
– Не сбегай от меня, – горячо попросил Кешка и осторожными толчками насадился на показавшийся огромным скользкий ствол. – Никогда. Не. Уходи.
Ощущений было много – немного неприятные от слишком чувственных прикосновений после оргазма и щемящие в груди, и удовольствие от того, что его держал в своих руках ошеломленный и сбитый с толку Гарм. Опустившись до основания, заполненный, распаленный, Кешка начал покачиваться, крепче обнимая Гарма, двигаясь осторожно, сдерживаясь. И когда Гарм толкнулся вверх, когда, придерживая за талию, начал вбиваться в него, Кеша уже только мог запрокинуть голову и выстанывать что-то невнятное, сбивчивое. Ему было невероятно хорошо, просто сказочно. Гарм, чертов волшебник, доводил его до обморока, и если бы сейчас под ухом взорвалась бомба, черта с два Кешка бы заметил. Он вцепился ногтями в державшие его бедра руки и сжался так, что потемнело в глазах. Гарм зарычал и замер, а внутри разлилось горячее и вязкое. Кеша полностью опустился спиной на диван, пытаясь дышать, и Гарм привалился рядом, беспорядочно целуя его веки, щеки, лоб и нос. Было щекотно и приятно.
– Спасибо… Кеша.
– И кто из нас дурак? – Кешка развернулся, чуть сполз и уткнулся ему носом в шею. На большее их не хватило.
Утро пятницы застало Кешку одного на ссохшейся липкой простыне, сжавшегося в комок и потерянного. Он сам не был в курсе, с какой радости ждал вечной любви сурового киллера к нему, тощему пацану-студенту. Гарм отработал – клиента, деньги и своего заложника – с равным успехом. А потом собрался и ушел, как и обещал. Неохотно поворочавшись, Кешка выбрался из постели, на автомате проверил входную дверь. Отперта, все, как договаривались. Снова глянул на часы, чертыхнулся и кинулся собираться. Причин прогуливать пары больше не было ни одной. Кстати, о причинах – Лерочка очень убедительно и очень искренне прикрыла несчастного Кешу перед всеми преподавателями. Так, что справку спросила только дотошная Алевтина Семеновна. Но когда Кешка пробормотал, что болел дома, посмотрела на него поверх толстых очков, оценила измотанность и глубокие тени под глазами и махнула рукой.
– Кеш, а это точно был твой дядя? Ну, я про Александра Львовича, – Лера потупилась и смущенно закопалась в сумке.
– Я понял. Да, Га… дядя Саша уже уехал. Он ко мне так. На неделю… заглядывал, – Кешка разбалтывал пластиковой палочкой быстрорастворимую бурду со слабым кофейным запахом и гипнотизировал кружащуюся на поверхности пенку. – А что?
– Да я так, просто. Добрый он, приятный.
– Угу, и жутко занудный взрослый мужик, – процедил он, поднял голову и глянул на пунцовую Лерку.
– Ну, не знаю. Я бы больше двадцати семи ему в жизни не дала. Ну, больше двадцати восьми точно. Просто он и правда серьезный. Но это не всегда же, – перед глазами промелькнули каруселью картинки из серии «Гарм и его эмоции». Кеше стало жарко.
– Знаешь, я пойду, наверное. Что-то нехорошо мне, – он подхватил из-под стола сумку, перекинул ремешок через плечо и опрокинул в себя остатки кофе, – ты меня отметь на этой лекции, пожалуйста. Там, вроде, не пересчитывают поголовно, кажется. А мне… надо, – Кешка знаком остановил Леру и сбежал на остановку.
Остаток дня и всю субботу Кешка просидел в сети. Шнуры Гарм оставил на столе, как и телефон. И ключи от квартиры. Первым делом Кешка проверил почту и ящик на форуме, поставил пару занятных закачек в торренты и зачем-то влез на давно мертвую страничку в соцсети. Сплошной спам и сто лет как забытых знакомых удалил, почистил фотоальбомы и завис на строке «Поиск». Нет, к черту. Кешка врубил онлайн-игру и погрузился в волшебный мир почти на сутки, прерываясь лишь на перекус и сон. Только когда глаза устали настолько, что тяжело было моргать, он переключился на вордовский файл с рефератом – все-таки, неделю пропустил – и отошел к окну, глядя на бледно-рыжий закат. В доме номер одиннадцать на шестом этаже была разбита фрамуга, на острые края намотались порванные занавески. Кеша машинально провел ладонью по подоконнику и пальцами наткнулся на застрявший в щели под рамой бычок. Желтый фильтр, мятый окурок, все еще остро пахнущий прокуренным табаком. Кешка поднес его прямо к носу, глубоко вдохнул и уткнулся лбом в прохладное стекло. Ему было даже интересно, за сколько вылечится то, что так прочно укоренилось в нем всего за семь дней, разломав к хренам восемнадцать лет жизни. Точно больше двух суток – Кешке стало только тоскливее, и тенденция не радовала. Воскресенье он провел, нагоняя пропущенную неделю учебы, выстраивая графики и переписывая отсканированные одногруппниками лекции. Так что к понедельнику Кеша был наготове и засыпал, втягивая носом еле уловимый запах, как ему казалось, оставшийся на одеяле. Проснулся разбитым и едва успел на пару, всю дорогу до остановки оглядываясь и порываясь вернуться. Потом давал себе пощечину и включал девятую скорость. Сентябрь так и закончился ожиданием того, что в один прекрасный день он не забудет запереть на ночь дверной замок. Пятницы стали красным днем календаря, и еще он спер в кофейне стеклянную пепельницу.
-
-
18.12.2011 в 19:36Всю последнюю неделю хлестали дожди: и мерзкая морось, и настоящие ливни с грозами и порывистым ветром. Зонтик выворачивало, и приходилось оставлять его дома, так что к четвергу половина группы слегла с ОРВИ, а сам Кешка ходил как огурец – видимо, компенсируя «больничную» неделю. Ему и еще паре счастливчиков, пока не шмыгавших носами и не подсевших на леденцы с лимоном, объявили пятидневный карантин и отпустили до среды. С пожеланием пить профилактические отвары и есть мед. Так что в пятницу он валялся дольше обычного, переваривая очередной слишком реалистичный сон. После него мир выглядел особенно блеклым, а притупившиеся, отошедшие на задний план мысли вернулись, как были, раздражая своей безвыходностью. Лучшим решением оказалось встать под контрастный душ и остыть. Хотя даже там, снимая обычное утреннее напряжение, он не мог отогнать навязчивые картинки и неизменно кончил с промелькнувшим перед глазами образом Гарма. Настроение, и так не радужное, сразу упало ниже абсолютного нуля, он вылез из ванной и посмотрел в зеркало. Ничего нового там не показали – тусклый взгляд, всклокоченные влажные волосы и общая помятость. Красавец, мечта миллионов. Чего он ждал, Кеше было самому невдомек, и отражение, вопросительно смотря из зазеркалья, ответов не давало. Кешка пожал плечами, почистил зубы и сунулся на кухню. Безразлично скользнул взглядом по грязной, оставшейся нетронутой с той еще недели чашке, по трещине на разделочной доске, по двум табуретам и полез в настенный шкафчик за кофе. Которого, к сожалению, на месте не оказалось – зато в мусорном ведре нашлась пустая банка. Сам Кешка фанатом кофе не был, и впервые за все это время захотел навести более-менее вкусный напиток, не отдававший пластиковым ароматом университетского пойла. И надо же, Гарм оказался любителем и перевел все запасы. Вот и попрощались. Апатия не давала устроить сеанс самоанализа и выстраивания ложных теорий, так что с пустой тяжелой головой он влез в относительно чистые джинсы, зашнуровал кеды и, преодолев пять пролетов, вышел на утреннюю улицу. Было около девяти, школьники уже сидели в классах, и по двору гуляли две мамаши с колясками, да у третьего подъезда судачили об очередной санта-барбаре занудные старушки. Воздух был чистым и прозрачным – от трассы их дом стоял в стороне, да и, как ни странно, у каждого подъезда по вечерам парковались не больше двух машин. Кешка проверил деньги в кармане – два полтинника и несколько монет – и быстрым шагом пошел в супермаркет. На всю дорогу до магазина и обратно вместо обычных двадцати минут ушло часа полтора, он старался выкинуть из головы дурные инфантильные мысли, что если бы… то… Банка из-под «Фанты» попала под раздачу, отлетая к бордюру и жалобно хрустя тонкими боками.
– Ну ты, хулиганье! Поднял и положил в урну.
– Чего? – опешил Кешка, крутанулся на пятках, выискивая задиравшего, и столкнулся взглядом с Гармом. Этот уверенный в себе придурок стоял, подпирая дверь подъезда, и придерживал одним коленом плотно набитый рюкзак – литров на сто. У Кешки все сразу ухнуло в пятки – и сердце, и мозг, и воля. Он только и смог, что сглотнуть слюну и донести алюминиевую банку до мусорки, хотя с большим удовольствием запустил бы ею в чью-нибудь шибко умную голову. Гарм протянул руку, постучался в металлическую дверь и скорчил расстроенную рожу. Кешке было не смешно. Он подошел, прижал таблетку ключа к магнитному диску и открыл дверь, придерживая.
– Ну, что встал? Дорогу забыл? – буркнул Кешка и поплелся на пятый, подгоняемый сзади топотом тяжелых сапожищ и хриплым дыханием. На сердце будто опустили пятитонный груз, а само оно пузырилось веселящим газом, трепыхалось и давило на грудь.
В прихожей они разулись, и Кеша ушел на кухню, раздраженно шурша наэлектризованным пакетом. Гарм в спальне вжикнул молнией рюкзака.
– Что, язык отрезали, или здороваться в принципе не учили? – Кешка прислонился к косяку и сердито сложил руки на груди. – И куда ты полез?
Гарм вынырнул из шкафа со стопкой кешкиных вещей, перекладывая их на полку ниже. Взгляд у него был наглый и острый. Под незатыкаемую тираду он опустошил рюкзак и перешел к заполнению шкафа. Когда на полках не осталось свободного места, а рюкзак был заброшен под диван, Гарм, самодовольный и прямо-таки сияющий, прислонился к дверце и посмотрел на Кешу.
– Привет.
Конечно, Кешка его стукнул в плечо, распластывая по лакированной дверце, и занося кулак для более сильного удара. Конечно, Гарм перехватил его руки, притягивая Кешку ближе и ловя ртом рваное дыхание. А потом старался не дергать за русые пряди слишком сильно, когда Кеша воспользовался положением и встал перед Гармом на колени, зубами расстегнув молнию на ширинке. Конечно, их мало заботили соседи снизу и голуби под крышей. Кеша был очень злой, резкий, отзывчивый и громкий. Они так и не разделись толком. Им даже не удалось добраться до дивана. На ковре было не так уж и плохо и уж точно просторнее, но Кешка все равно лежал очень рядом, а Гарму в голову не пришло отодвинуться. Он просто подкатил поближе надувшегося на собственное безволие Тульнова, разворачивая лицом к себе. «Простой такой», – нахмурился Кешка и уткнулся в клетчатую фланель рубашки, вдыхая уже не казавшийся призрачным запах. Гарм тихо застонал.
– Что?
– Ничего.
Кешка подозрительно нахмурился и экспериментально ткнул пальцем в ту же точку, тут же слыша сдавленный вздох. Гарм предпринял попытку незаметно отползти. Пришлось самому лезть под одежду, задирая сразу несколько слоев ткани, и потом, увидев расплывающееся на бинтах алое пятно, вскакивать за аптечкой. С матом и обещаниями прикончить Гарма прямо там же, если, конечно, он сам раньше не сдохнет.
-
-
18.12.2011 в 19:37– Молчи, вообще. Что, так трахаться хотелось? – Кешка снял старую перевязку и оторопело посмотрел на рану: глубокую, неаккуратную, формой напоминавшую треугольник. Так обычно описывали след от заточки.
– Тебе что, электрошокер на Новый год подарить, чтобы в подворотнях мог от грабителей отбиваться? – Кешка протер спиртом кожу вокруг рваных краев и наложил сверху свежую салфетку. Гарм нахмурился.
– Это немного не те бандиты. Это… привет от друзей Лёни Витебского, моего давнего клиента. Нашли меня как-то, вот, в гости нагрянули. Сказали, пришли проведать. Помянуть. Меня.
– А ты и открыл, – Кешка заставил Гарма приподнять спину и обмотал его несколько раз стерильным бинтом. Посмотрел на свою работу, удовлетворенно кивнул и шлепнул Гарма по лбу, укладывая обратно. – Тебе про Красную Шапочку сказку не читали, волчара? Там охотники, помнится, тоже за бабку мстить приходили. Ты чего к себе в берлогу – или куда там – не залег?
– Спасибо, научил, а то я-то неграмотный, – Гарм позволил запихнуть себе под голову подушку и окончательно расслабился. – Моего адреса на «желтых страницах» нет, как и меня, вообще-то. Но ты ж знаешь – кто ищет, тот найдет, даже если придется откапывать. Особенно в этих кругах.
– И что теперь?
– Теперь я в бегах, и мне придется оккупировать тебя на неопределенный срок.
– Ты хотел сказать, мою квартиру, – попытался поправить его Кешка.
– Уверен? – съехидничал Гарм и приподнялся на локте, заглядывая в лицо Кеше, которому, откровенно говоря, будто отрубили жизненно необходимый орган. Он тут был бесплатным приложением к бесплатной жилплощади, удобный и безотказный. Счастье посетило этот дом!
– Нет, и пиздец как в восторге! Но ты же можешь! Вообще, ты… а, нахрен. Живи, спи, пользуй.
Он поднялся, вышел в прихожую и тут же вернулся – с сигаретной пачкой, вытащенной, видимо, из куртки Гарма. Приоткрыл окно и, подкурив, затянулся первой в своей жизни сигаретой. И тут же закашлялся, опираясь на подоконник. Будто в разверзнутую глотку щедро швырнули пепла или пыли. Высунувшись в проем, он вдохнул холодного воздуха с улицы, потом еще, и, переведя дух, втянул новую порцию дыма. Во рту резко пересохло, а через три затяжки линия горизонта заплясала перед глазами летка-енку – так ссыхался мозг. «Вот и хорошо», – отметил про себя Кешка и повалился в кресло, закидывая голову на спинку и рассматривая футуристически белый потолок. Тут и там комары нашли свое последнее пристанище, плафон был покрыт черными мушиными точками, а в углу остались желтые разводы с потрескавшейся побелкой – в память о когда-то протекшей крыше. Кешка так увлекся созерцанием натурального дизайна своего потолка, что пропустил момент, когда Гарм забрал у него почти прогоревшую сигарету.
– И все-таки, ты еще та принцесска, Иннокентий.
– Почему это? – не отрываясь, спросил Кеша. И так понятно было, в принципе. Эмоции у него несуразные, не по полкам, как у вот этого, настоящего. Да и похрен, он, Тульнов Иннокентий Борисович – уникальный индивид.
– Делаешь то, что думаешь. И ждешь, что другие будут делать то же – что ты нафантазировал.
– А?
– И еще и глухой на все два уха. Я имел в виду то, что сказал. И могу углубиться – для альтернативно одаренных. А ты проплыл поверху, что-то недопонял и оскорбился как леди в портовой забегаловке.
– Ну, нет. В смысле… – Кешка уже подобрался, придумывая ответ поумнее, и отчаянно хотел сбить стыдный румянец. Надо же, пробрало. Он начал наматывать круги по комнате, периодически тыкая в Гарма пальцем. – Ты на меня нестабильно влияешь. Без тебя вообще все было просто, как два пальца. Пришел – не отмашешься, не отцепишься, ушел – отлично, сдержал обещание, – Кеша перевел дух и остановился, уставившись на свои ноги. – А теперь я как калека.
Гарм не мешал, только пожевывал сигаретный фильтр. Только когда Кешка замолк, он поднял взгляд и спросил:
– Я уже говорил «прости»? Мне для записи. Надо же с чего-то начинать?
– Что ты собрался здесь начинать?
– Ремонт. Сначала подлатаем меня, вправим соображалку тебе и поклеим нормальные, не убогие обои. А потом буду тебя натаскивать.
– А можно без словесных подробностей? – Кешка, вконец запутавшийся и оттого как пришибленный, подсел рядом на подоконник и уставился на несшего очередную весть Гарма. Он так живописал свои планы относительно кешкиной жизни, что вопреки оскорбленному чувству гордости, становилось жутко интересно. Так, Кешка был уверен, он бы слушал Вангу, пророчившую «все плохо». Хотя, навряд ли вещая бабулька стала бы его того, натаскивать.
– Ну, что молчишь? Согласен?
– С планом пятилетки? – нет! Вообще нет! Никак нет!
– Можем уложиться в три года. Но я бы растянул, – Кешка внутренне ненавидел эту едкость. Терпеть не мог. Черт, как она его подло заводила.
– А я бы еще раз дал тебе в морду. Но это, кажется, не действует.
– Может, не так бьешь? Или не так понимаешь, как вариант. Но ты, кажется, сам просил.
– Чего-о?
– Научить тебя. Ты все еще хочешь пойти по стопам великого и ужасного?.. Вроде бы, ты жаждал, – Кеша определенно грохнулся бы с подоконника, но уже некоторое время был прижат спиной к раме, и последние слова Гарм проговорил, глядя глаза в глаза. Последние крупицы выдержки стремительно таяли.
– Помнится, ты послал.
– Помнится, я обещал вернуться. И к этому вопросу тоже. Так вот… – лицо пылало от дистанции в миллиметр, мозг выжигало произносимыми словами. – Начнем мы с холодного оружия, – Гарм провел пальцем по почти незаметному шраму на кешкиной руке, и по загривку побежали мурашки – от прикосновения и воспоминаний. – Оно официально твое.
На диване, будто подслушав, согласно блеснуло идеальным лезвием знакомое перо.
Переломное. Неприкосновенное. То самое.
Кто бы отказался?
– Ты прав – оно мое! – оглушенно и слепо, Кешка подался навстречу, преодолевая последний миллиметр, и вжался в Гарма, целуя жесткие, отвечающие губы.
© Анна Тьма. Белое пламя
_______________________
* Рэй Брэдбери «Вино из одуванчиков»
правила голосования! читать обязательно!
-
-
19.12.2011 в 17:04-
-
19.12.2011 в 21:20+1
-
-
19.12.2011 в 22:01-
-
19.12.2011 в 22:19Варенье-на-завтра, я сама шоке от их шизоидной логики. Делают, что хотят. Но они забавные придурки, да )
Спасибо вам)
Dzin_, вам особое спасибо.
-
-
20.12.2011 в 01:41-
-
20.12.2011 в 01:46Хватило бы простого восхищения обаятельным киллером со стороны студента-ботана.
Не люблю фреймы. Не люблю голые типажи. Не люблю крой под прямым углом.
А в шапке предупреждение.
Спасибо
-
-
20.12.2011 в 10:28я не хотела вас обидеть. пока не дошло до сцены с изнасилованием ,а потом до радостного траха и вдруг признаний киллера (что вообще вызывает недоумение. такой крутой дядько и тут как на духу все выложил. зачем тогда все остальное?)
не укладывается в моей голове как после такого - избиения, унижения морального, физического (и это у натурала, который вообще-то гомофоб) и потом аняняшеньки-няня удовольствие получать и вообще разговаривать с этим извергом (а поскольку это только треть рассказа, то наверное потом там еще сюжеты и навороты)
кстати в исследовании стокгольмского синдрома говориться что только 8% его начинают испытывать, ибо редкое явление
-
-
20.12.2011 в 11:09-
-
20.12.2011 в 11:25-
-
20.12.2011 в 11:26Герои, кстати, вполне симпатичные и живые, но изнасилование и последующая любовь-морковь не обосновываются даже "шизоидной" логикой. Тут для достоверности СС, или героев показать большими психами, или насилие убрать. Но это мое мнение.
-
-
20.12.2011 в 12:05-
-
20.12.2011 в 12:44Хорошая болезнь - амнезия.
наверное потом там еще сюжеты и навороты
Вообще не знаю. Никто до конца не дожил.
только 8% его начинают испытывать, ибо редкое явление
8≠0
кажется, так ))
ankh976, Даже изнасилование не кинкануло.
Изнасилование вообще такое дело... неприятное, да.
Lehanary, спасибо ) рваный именно потому, что они оба ненормальные.
Блуждающий Огонёк, нет там Робинов Гудов. И Малышей тоже там нет))
Не знаю что вы подразумеваете под голыми типажами, но у вас именно они)))
о_О Теперь я в тупике. Ваша логика мне не дается, наверное, тем и печально.
У меня, видимо, волчанка. Не знаю, что это, но, кажется, она.
Chester, спасибо ))
-
-
20.12.2011 в 12:55И все равно, +1. Спасибо.
-
-
20.12.2011 в 13:04Думаю, что СС на пустом месте, когда "внезапно все сошли с ума" не возникает. Предпосылки должны быть, а их слишком мало для меня, и, смотря на комменты ,не только для меня.
Впрочем, не буду спорить, все что хотелось сказать по этому тексту, я сказала.
-
-
20.12.2011 в 13:07-
-
20.12.2011 в 13:58-
-
20.12.2011 в 14:00-
-
20.12.2011 в 14:01Спасибо. Я это и имела в виду.
Блуждающий Огонёк,
Типичный хороший мальчик-отличник-ботан
типичный Рэмбо борец за справедливость
о_О Кто эти ребята, Дэвид
голые типажи в моем понимании
Лингвоперсоналогия с вами не согласная
Предпосылки должны быть, а их слишком мало для меня, и, смотря на комменты ,не только для меня.
А вы не смотрите на комменты
ankh976, изнасилование нелепое
Да оно вообще некстати случается
несущий справедливую мстю в этот мир
Чиво он куды несёть? Ой, он не знает-то
Спасибо за ваше веское мнение.
...
Сказочки, сказочники
-
-
20.12.2011 в 14:11-
-
20.12.2011 в 14:16-
-
20.12.2011 в 14:29Если для вас это
Вы что - и правда не издеваетесь?
предел корректности и конструктивности, то мы вряд ли достигнем понимания.
-
-
20.12.2011 в 15:06-
-
20.12.2011 в 15:17-
-
20.12.2011 в 15:34ankh976, ваш тон и допущения организаторам кажутся некорректными, при чем тут чье-то имя, мы не поняли. Если вы собираетесь комментировать этот или прочие тексты участников, то, пожалуйста, старайтесь использовать более вежливые способы донести свое мнение.
-
-
20.12.2011 в 16:11-
-
20.12.2011 в 17:11-
-
20.12.2011 в 17:13Вообще люблю такие истории про заложников и стокгольмский синдром. Так что и автору, и заказчику спасибо)