Конкурс, тур 4: работа 13

[konkurssvobodaslova]

Название: Аперитивы
Рейтинг: R
Жанр: драма, роман
Размер: мини
Тип: слеш
Объём: примерно 41 тысяча знаков
Описание: ориджинал написан на конкурс "Свобода слова" в дайри. Заявка: Один из троих друзей продаёт наркотики школьницам из пансиона, где юбки ниже колена - самое главное в жизни. И молитва после секса, чтобы не залететь - тоже. Второй из друзей - работает на мясокомбинате в Глазго и пишет смски некрасивым мужчинам от имени прекрасной проститутки, а потом грабит их квартиры и дома. Третий из друзей снимается в популярном сериале. И у него божественные видения, которые советуют ему избавить мир от таких мудаков, как его два друга. Тип и рейтинг - любые.
Предупреждения: мат, наркотики

читать оридж "Аперитивы"

Этан просыпается с чувством, что провел ночь в чулане миссис Грэм – обеднелой вдовы с городского рынка.
Комната соткана из осязаемых столбов плесени – соляных. В окно бьет свет: болезненный, бледный, выцветший. Этан закрывает глаза.
Больные лучи слоятся по коротким ресницам, тенями накладываются на веки: сгущаются в правом углу, светлеют – в левом. Этан поворачивается на бок и открывает глаза. На грязно-белой простыне расплывается желтоватое месиво – пятно апельсинового сока, засохшее.
Этан моет голову каждый день, но на подушке остаются подернутые мутью следы. На столе скомканной тряпкой пылится сброшенный наспех рабочий комбинезон, от него исходит палочно-ломтиковый, осязаемый запах салями. Разбавленное мясо, концентрат ядовитых ароматизаторов и соль. Жженая белая соль.
Этан морщится, к горлу подкатывает комок.
Этану кажется, что сверток только что содранных струпьев – сочащихся сукровицей – перекатывается у него во рту, уксусной кислотой пачкает нёбо, зубы, язык, опаляет губы.
Где-то в коридоре прислоняется к стене пустая бутылка из-под вермута. Этан не умеет пить, его тошнит.
У Этана достаточно денег для того, чтобы нанять горничную. Но он до пыльного привкуса, иррационального отвращения, болезненного, горячечного жара-бреда боится иметь дело с незнакомцами. К людям он нормально относится, пока те не переступают границу – пять метров.
Этану двадцать два. Его матери тридцать восемь, отцу – тоже. Родители – никчемные неудачники, им на сына плевать. Этан нигде не учится и работает на мясокомбинате – грузчиком.
Этан ненавидит свою жизнь.
Ему нравится разглядывать обнаженных мужчин, рассматривать себя в зеркале и дрочить на Стивена. Или со Стивеном.
Стивен похож на моль.
Этану иногда кажется, что, присмотревшись, за спиной у него можно увидеть полиэтиленовые размытости крыльев. Они будто выведены на стекле случайным мазком разведенной гуаши.
Стивену двадцать, он тощий, анорексичный и субтильный на вид.
У Стивена чересчур заботливые родители, от которых он сбегает при первой возможности. Стивен бросает учебу в престижном колледже и без сожаления прощается с карьерой выдающегося финансиста.
Он смотрит артхаусное кино, заинтересованно поглядывает на книги о Будде, занимается йогой и Этану кажется умным – чертовски.
Стивен Саттон – зеленое на красно-оранжевом. Дисгармонично, дико, абсурдно – остро, вызывающе, броско.
Стивен закидывается по вечерам, и воображение асинхронно рисует ему на холсте грубыми, угловатыми мазками – планшетными, смытыми.
Стивену двадцать, он охуительно прекрасен, непозволительно сексуален, язвительно юн.
Он толкает наркотики.
Стивен снимает квартиру в Северном районе Глазго: там отыскать тяжелее, за новыми партиями ближе и безопаснее, и Этан рядом.
Стивен постоянно забывает стелить простыни, втискивать пухлую подушку в узкую наволочку, натягивать четырехугольный пододеяльник на ватную груду одеяла. Этан – нет.
У Стивена в распоряжении комната, кухня, душевая и туалет. У Стивена на кровати ноутбук и айфон, под кроватью – деньги на дорогую машину, которая ему не нужна. Деньги и детские монстры.
У Стивена в жизни молотый кофе, белый порошок и Эванс – Этан Эванс.
Стивен боится оставаться наедине с оглушающей пустотой квартиры. Стивен часто ночует у Этана.

***

Батареечный блин гулким тиканьем отбивает половину восьмого. Распластавшимся телом дышит по левую сторону Дженни.
Так всегда: сначала Стив зарабатывает сотню фунтов, а потом трахает Дженни.
– Как тебя зовут? – спрашивает Джен много вечностей тому назад, когда впервые приходит к нему за волшебником [1].
Стив выдыхает плотные клубы Winston в воздух перед собой, смотрит на странную девушку и пожимает плечами. У Дженни безумные глаза.
– Джереми, меня зовут Джереми.
Стивен всегда ждет своих девочек в Поллок-Парк, ни одна из них не знает его настоящего имени.
Гвен тайком от родителей и учителей набивает татуировки – одну за другой – и к Стивену приходит исправно: за инеем [2] и косяками сканка. Сестры-близняшки Ванесса и Кристи сидят на кетчупе [3] и кислоте. А хрупкая, похожая на самого Стива, Тео тоже редко когда оставляет себя без снега [4].
Дженни хорошая и потерянная, иногда Стивен ловит себя на мысли, что желает Дженни добра. Желательно, в лице хорошего курева и чтобы побольше. От Дженни пахнет спермой, гелем для душа и молоком.
Дженни лежит на боку и водит – средним и указательным – по животу Стива. Очерчивает пупок, цепляется пальцами за выпирающие на бедрах косточки.
Дженни размытая и битая, словно раскрошенное в кашицу стекло. Обескровленная, заблудившаяся, запылившаяся. Большеглазое привидение – тонко-нелепое.
Блин застывает на пометке «восемь», комендантский час в пансионе наступает в девять – Дженни поднимается. Неспешно отлепляется от кровати, собирает себя по углам комнаты и прорехам между досок, втискивается в узкую плотность одежды.
У Стивена кружится голова и темнеет в глазах при попытке подняться. Поэтому он падает на кровать обратно – сбитая подушка глухим хлопком возвещает пространство об этом.
Дженни прыгает по комнате на одной ноге, пытаясь застегнуть молнию на юбке – черной, ниже колена. С момента знакомства Стивен ни разу не видел ее в мини или джинсах. Наверное, длинные юбки – одна из самых важных вещей в жизни Дженни. Равно как и молитва, которую она читает всякий раз после секса.
Она уныло и монотонно дышит словами, набожно крестится и виновато склоняет голову. Дженни почему-то считает, что молитва – лучшее средство от нежелательной беременности. Да и от желательной тоже.
Стивен не стремится ее в этом разубеждать, от однотипных предложений у него болит голова, а в Бога он вовсе не верит. Стивен неебически индифферентен во всем, что касается политики, религии и половых предпочтений.
Но Дженни молится, и Стив остро чувствует свою ущербность – именно рядом с ней. Почему-то он рефлексирует только в присутствии Дженни. Внутренние карманы пальто оттягивают пакетики с наркотой, Джен разглаживает стрелки на юбке, заранее просит у Господа прощения за свои грехи.
Ночью она прокрадется в туалет, закинется недешевой дрянью и до утра будет ловить маленьких флуоресцентных Иисусов за перепончатые крылышки. А перед тем, как идти на завтрак, прочитает утреннюю молитву. Вместе с Ванессой, Кристи и Гвен. Тео в очередной раз пошлет всех нахуй, а после будет молча сидеть на толчке и курить.
Дженни стоит к нему спиной – на коленях – и крестится. У Стивена рябит в глазах, количество Дженни пытается удвоиться и вытеснить лишний воздух. Стивен смотрит на выпирающую через ткань тонкого гольфа линию позвоночника и сглатывает.
Почему-то в голову приходит идиотское сравнение себя с часом волка, часом перед рассветом. Стивен думает, что действительно, вот бы залечь обездвиженным пластом в крутой груде из одеял и переждать – всю жизнь отлежать-отлежаться.
С утра Стивен подкуривается только слабеньким косяком. Под вечер Стивена торкает, но не в сторону кайфа.
Стив ощущает острую необходимость уснуть, прижавшись к горячему животу Этана.
Дженни уходит, чмокнув Стива в висок и оставив после себя запах молока – тонкий, изогнутый и неуловимый. Дженни надо вернуться до отбоя, иначе покурить в обед на толчке – вместе с Тео – не выйдет.
Стивен лежит, сверлит потолок взглядом, три раза пытается встать. Голова кружится, воздух рябит бесчисленными мушками-дрозофилами и складывается в незамысловатые слова – иди нахуй. С пятой попытки Стивен одевается и оставляет мутный облик гостиницы в недалеком прошлом.
Стив возвращается к Этану.

***

Полторы недели спустя Стивен обретается на жестком, неудобном диванчике в квартире у Этана. Этан лежит рядом, колонки сдавленно хрипят диалогом какого-то фильма, отплевываются рублеными фразами главного героя.
Запах жареной курицы ввинчивается в комнату остроконечными треугольниками, Этан обнимает Стива, положив ладонь на косточки – выпирающие.
Почему-то именно это нравится всем партнерам Стива. Но Этан гораздо больше, чем просто партнер.
У Этана встопорщенные черные волосы, тяжелый подбородок и ровный нос. Синие глаза, бледные губы и улыбка – иногда, совсем редко.
Этан – смесь из метилового спирта: вроде и запах тот же, а внутрь нельзя. Этан как коктейль – если намешать много всего, ничего не выйдет. Этан – концентрат специй: вкусно, остро, необычно, но перебрать – раз плюнуть.
Еще Этан лучше любого наркотика. Для того, чтобы забыться, очнуться и прийти в себя, Стиву не нужно ставиться [5], а достаточно просто прижаться к Этану, запустить руку в его волосы и не отпускать. Если выбирать между клеем, бензином и Этаном – Стив выберет Этана, не раздумывая.
Этан – это спасательный круг, глоток воздуха, противоядие, клин.
Стивен – брошенная в снег ветка мимозы, стекло, пустившее трещину от центра, от середины.
Стивен вскрытый и вспоротый. Стивен – запотевший стакан с ледяным коктейлем, хрустальная статуэтка, фигурка из картона. Он отсвечивает изящным бликом на фоне кого бы то ни было.
У Стивена стройные ноги, острые запястья, белесые волосы, мятое представление о жизни и никакого – о ее смысле.
За двадцать два года у Этана сменено три места работы, не самая радужная картина будущего и два человека, которые вторгаться в его личное пространство имеют полное право. Один из них – Стивен, второй – Оливер, но сейчас рядом только один. И Этан вцепляется в него мертвой хваткой, взбешенной собакой вгрызается и не отпускает. И не отпустит. Никогда.
Стивен утыкается Этану куда-то между кадыком и ключичными косточками. Затихает холодным привидением, щекочет кожу дыханием, стучит сердцем бешено и болезненно.
Стивена тошнит не только всем тем, что он ел до этого, а еще и сумбурными мыслями, с корнем выдранными из головы. Мутит грубой нарезкой кадров самых внезапных калибров, затасканными декорациями действий перекрывает ход воздуху. Стивен думает комбинированными, смешанными аперитивами, кадры эмоциймыслейоттенков сменяются один за другим, сознание аккуратно трескается по углам и рассыпается бисеринами – мелкими-мелкими бусинами.
Стивен не вмазывается [6] и не ширяется [7] несколько дней – даже кратеры [8] зажить успевают.
Но сейчас колонки отплевываются обугленными обрывками фраз, глотают окончания слов и забивают пространство гулкими взрывами мелодий и звуков. Стивен щекой ощущает гладкую кожу Этана, а перед глазами встают, одна за другой восстают странно-реальные, гротескные изображения. Абсурдные в сути своей.
Стивен видит их регулярно, но никак не может привыкнуть.
Иногда он готов пойти к психиатру, но в итоге выбирает рефлексы.
Грифельная, заретушированная серым карандашом картина разворачивается промокшим ватманом, заслоняет собой солнце, звуки и запах кожи – Этана.
Ассиметричная надгробная плита играет бликами солнечных зайчиков, выщерблено скалит желтые зубы со сколотыми углами и подмигивает, обнажая бельмо в глазу. Причудливая готическая гравировка отсвечивает именем: Стивен Д. Саттон.
Стивен сглатывает, сердце гулко шмякается куда-то вниз и разлетается влажноватыми брызгами. Плита раскрывает вычерченный на камне рот и что-то говорит гортанным голосом.
Слов он не разбирает, а заорать самому не получается. Выходит только беззвучно раскрывать рот, наполнять легкие мелкими дозами воздуха, выталкивать накопившийся углекислый газ и пытаться поставить на паузу.
Этан вздрагивает, когда Стив сжимает его руку – чуть выше локтя – ледяными пальцами. Стивен часто дышит, закрытые веки дрожат, по виску стекает несколько капель пота.
Этан тяжело вздыхает. Эти припадки-приступы давно уже считаются нормальным явлением. Более того, Этан знает, как с ними бороться. Он отнимает руку от выпирающих косточек, поднимается, расстегивает узкие джинсы Стива и ровно тянет их вниз. Пряжка пояса тихонько позвякивает, Стивен мечется на диване.
Этан отсасывает Стиву и это всегда помогает. Этан не хочет думать, почему именно это и именно так, ведь Стивену же становится лучше.
Стив вялый, гладкий и немного кислый. Этан аккуратно облизывает головку, спускается ниже и вбирает в себя – как можно сильнее и глубже. Его губы блестят.
После семнадцати движений вверх, шестнадцати вниз и нескольких капель слюны, сорвавшихся с губ Этана, Стивен распахивает глаза. Жадно глотает воздух, улыбается Этану и протягивает руку, чтобы запустить ему в волосы.
Этан поднимает голову и тоже улыбается. Все возвращается на свои места.
Стив наклоняется вперед, тянется к Этану и целует его, слизывает.
Спустя чашку обжигающе горячего кофе, энный диалог из хрипящих колонок и чавкающий поцелуй Стивен засыпает, прижавшись щекой к животу Этана. Как обычно.
Этан любуется бледностью, хрупкостью и хрустальностью Стива, а после окидывает комнату взглядом. В ней не изменяется ничего, за исключением кособокой стопки книг, притащенной Стивеном после очередного похода за покупками.
Одна из них призывно мелькает алыми каплями и багровыми прыгающими буквами – Изысканный труп.
Этан хмыкает.

***

Этан вздрагивает и поднимает воротник кашемировой куртки. Косой мост призрачно дрожит под ногами, а неровные дождевые кляксы хлестко бьют по щекам и оседают на рукавах.
В левом кармане у Этана большое золотое кольцо с изогнувшейся отлитой змейкой с зелеными глазами. В сумке из-под ноутбука семнадцать пачек долларов, три тысячи евро и десять – фунтов стерлингов.
Старая потрепанная Motorola грустно мигает экраном, который тут же гаснет, а новая сим-карта улетает за бортики – в самое течение городской реки. Вслед ей Этан фальшиво улыбается.
Этан оставляет у себя за плечами арочный мост и ступает на плотную твердость земли.
Новенькая Nokia вибрацией рвет карман и навязчиво, объемно жужжит.
У Этана много аккаунтов на сайте эротических знакомств. Три основные: Тиффани, Хлоя и Эшли. Этан вор. У него динамический айпи и самодельная база данных: некрасивые одинокие мужчины средних лет – богатые, первым делом богатые.
Этан знакомится с ними на этом же сайте, берет телефонный номер и назначает встречу. Он пишет им сообщения якобы от лица хорошенькой проститутки, а после – удостоверившись, что дом пуст – грабит. Возвращается домой и меняет всю информацию в анкете – сейчас, например, Эшли. А еще лучше – удаляет ее и создает новую.
Этан забирает только деньги, украшения же всегда оставляет. Только совсем редко утаскивает с собой то, что чрезвычайно подходит Стивену. Змейку с зеленым глазом – кольцо, масонский символ – кулон или литую тонкую ленточку – браслет.
Стивен радуется, как ребенок, виснет на шее у Этана и перебрасывает ему после косяк. Иногда они едят грибы, а потом догоняются травкой. И лучшего секса, чем сразу после, не бывает почти никогда.
Пальцы мерзнут под изогнутыми струями ветра и круглыми дождевыми каплями, телефон рычит, бормочет, шепчет мелодией. Этан вдавливает указательный палец на изображение трубки – зеленого цвета – и подносит его к уху.
Стивен по обыкновению не здоровается.
– Ты дома? – спрашивает он. – Оливер приехал.
Весь Стивен в рубленых, рваных, кровоточащих оборванных фразах.
– Буду, через полчаса, – отвечает Этан. – А ты где?
И улыбается. Потому что Оливер – второй человек, которого Этан в принципе хочет видеть.
– У себя, – и неожиданно поясняет, – запасы пополнить на…
Этан не дослушивает и выпаливает то, чего говорить еще полторы минут назад вовсе не собирался:
– Я хочу тебя трахнуть, Стиви.
Стивен заливается возбужденным хохотом:
– У тебя времени до половины девятого, Эванс. Оливер же, ну.
И вешает трубку.
Оливер – друг Стивена. То есть, когда Этан познакомился с ними обоими, они уже общались. Стив понравился ему сразу, а Оливер… Оливер был слишком похож на него самого.
Зеркальное отражение: те же волосы, губы, нос, даже глаза. Только улыбка шире, чаще и ненависти к миру не наблюдается. Так же, только лучше – во всем.
На самом деле Оливер очень хороший.
Он слушает Брайана Молко, Placebo, The Muse. Он вообще слушает.
Оливер натурал. Стивен понимает Этана генетически идентично, просто чувствует его. Этан знает, что у него никогда не будет никого лучше.
Стивен – часть его мира, основная его составляющая. Как хороший ударник для и так неплохой группы.
А Оливер понимает его по словам, а иногда даже без них – с полуслова, полувзгляда, мимолетного мимического движения.
Если со Стивеном они инь и янь, две части одного целого, то с Оливером братья, кровные братья. Недаром же так похожи.
Оливер заканчивает школу и уезжает в Лондон на каникулы. И внезапно проходит кастинг на одну из главных ролей в популярном подростковом сериале.
Оливер остается в Лондоне.
У Этана остается Стивен.
Проходит два года и Оливер впервые за это время приезжает в Глазго. И Этан понимает – с ужасом, откровением и мерзостным, черствым отвращением – что давно от него отвык. А привыкает обратно он очень долго.
Оливер – пойманный в светоотражатель солнечный луч. Шоколадный листок на грильяжном торте. Чашка вкусного дорогого кофе: с корицей, сливками и апельсином.
Оливер – легкий и ненавязчивый апельсиновый запах. И рождественское елочное настроение.
С Оливером можно смотреть глупые новогодние комедии, есть попкорн и пить пиво из одной банки.
Оливер очень красивый, и Этан мог бы ревновать его к Стивену – с чистой совестью.
Но Оливер натурал – во-первых, а во-вторых – Этан со Стивом друг без друга не выживут. Банально как снег, подарки и пудинг в день Рождества. Привычно и правильно как Jingle Bells из динамиков телевизора в этот же день.
А Оливер просто отличный друг. И второй человек за двадцать два года жизни, который что-то значит для Этана.

***

Оливер потягивает бренди и улыбается, Стив стряхивает пепел в большую аляповатую пепельницу и передает сигарету Этану.
«Они курят вместе и дышат одни и тем же дымом», – думает Оливер и почему-то вздрагивает. Количество бренди стремительно уменьшается.
Этан сжимает Стивена за запястье, а он, Стив, доверительно смотрит на него и как бы невзначай поглаживает: по бедру, пальцам, ладони.
На среднем пальце правой руки Стива Оливер замечает большое, красивое кольцо со змеей.
Вместе с Этаном и Оливером Стивену совсем хорошо. Он уютно откидывается на спинку кресла, растрепывает белесые волосы и лениво выпускает дым в воздух.
Он растекается липким черничным желе, просачивается в нос и оседает на языке едким привкусом штукатурки. Скотчем облепляет кожу, жжет на выпирающих костях, холодит позвоночник.
У Стива аккуратные ногти и холодные руки, а у Этана стеклянный взгляд и тревожные колокольчики в голове. Не от бренди – Этан не пьет.
Это как три угла треугольника. Словно Оливер и не уезжал никуда.
Только у Этана гулкие колокольчики, о которых он не говорит никому.
После полуночи они бросаются в обжигающую слякоть улицы – втроем. Этан пожимает Оливеру руку, Стив хлопает его по плечу.
И они уезжают домой – вместе. А Оливер долго стоит и смотрит им вслед.
А в арбузной подсознательной корке свербят и чешутся нелепые, полынные и кружевные в чем-то догадки.

***

Отельный номер встречает Оливера запахом давно усохших цветов, пыльным мешковатым матрасом и неуловимым побегом хлорки – по углам.
Что-то не так.
Этан молчит почти всегда, а Стив рассказывает о том, что они делали эти полтора года.
Нет, они часто разговаривают по телефону, но Оливер почти постоянно загружен, да и Саттону некогда. У Эванса и вовсе телефоны на втором месте в списке уничтожения. Первый, конечно же, мир.
Флауэрс очень любит своих друзей. И очень переживает за них.
У Флауэрса хронический недосып, огромная занятость, антидепрессанты для поддержания тонуса и странные сны. Оливер никогда не читает графу «Побочные эффекты» в инструкции, но все странности списывает именно на нее.
Липкими кляксами щупалец он отчетливо и расчерчено ощущает недостатки случайных людей. Они снятся ему триллерами – психологическими, навязчивыми идеями и желаниями раз и навсегда покончить с.
Этан обхватывает запястье Стива – Оливер ощущает их горячечное отчаяние, но не может разобрать причину. А Стив затягивается и с циничной ухмылкой рассказывает, с какой радостью встречают его девчонки из женского пансиона. Какие охуенные подарки ему делает Этан и где он их достает. Говорит, что на самом деле Этан – похотливая сучка Хлоя. И много чего другого.
В этот момент Этан хмыкает, а у Оливера кружится голова.
От бренди, наверное. И недосыпа, и мерзких пыльно-горчащих таблеток.
Оливер раздевается, ерошит волосы и пытается согреться под мертвым пластом одеяла. Холод лягушиными лапками щекочет пальцы, ударяется в мягкую гладь ушной раковины, парализует мысли.
Он утыкается носом в периметр блинной подушки – от нее почему-то отдает запахом кислой капусты – и закрывает глаза.
Просыпается Оливер утром: ноги – холодные, мысли – спутанные, волосы всклокоченные и нечесаные.
В черепной коробке безумным, сумасшедшим ударником отстукивает, аукается, эхом растекается мысль – много мыслей.
Оливер садится и сбрасывает одеяло, сжимает виски ладонями и прикрывает глаза – пытается разливать ощущения по отдельным колбочкам и анализировать.
Ночью без стука дверь в голову Оливера распахивает осознание того, что он, Оливер Флауэрс, был для Стива и Этана стоп-краном, рычагом стояночного тормоза, ручником.
Два года назад Эванс таскал кошельки у прохожих на рынках, а Стивен курил травку в подворотнях с малолетними наркоманами.
Сейчас Саттон зарабатывает этим на жизнь, а Этан грабит квартиры.
Оливеру почти мерзко и он ненавидит себя.
Пьяный барабанщик орет севшим прокуренным голосом:
– Это ты виноват. Из-за тебя они стали такими и принесли много горя невинным людям. Ты это заварил – ты и решай.
– Убей их, сделай мир лучше. Избавь его от этих двоих уродов, – резким аккордом вклинивается не менее безумный басист.
– Давай же, давай. Мироздание будет тебе благодарно за это, – льются прекрасные слова из уст молодого солиста.
Оливеру холодно и больнично, реальность и сон ввинчиваются в пространство отеля воспаленными лимфатическими узлами. Участники адской группы играют безумную какофонию в голове Оливера.
Сосуды сжимаются, кровь приливает к вискам, голова кружится.
Ледяные плитки пола остервенелыми пиявками впиваются в ступни, остроконечными стрелами прошивают тело, иголками вгоняются под ногти – все глубже и глубже. Будто психованный садист пирует над своей жертвой.
Оливер забирается под снежные струи душа – поворачивает кран на минимум – до упора – и дрожит, распадается от холода на молекулы, атомы, электроны.
Проходит три с половиной часа. В голове не проясняется. Темная бархатная завеса опускается, отделяет Оливера от адекватности. А бесноватые рокеры в один голос твердят:
– Убе-е-е-ей, убе-е-ей, ну убе-е-е-ей же, ну.
Даже не твердят – требуют. С несчетным количеством восклицательных знаков в конце.
Электронные часы врезаются в зрачки отсветом 18:00, горничная робко стучится в дверь.
Оливер жестом объясняет, что не нуждается в ее помощи. А когда она спрашивает, не хочет ли мистер поесть – грубо приказывает ей убраться.
Телефон разрывается от звонков Стивена и какого-то еще незнакомого номера – Этана, наверное.
Оливер безвольной тряпичной куклой пластается на кровати, ощущает себя низшим животным, одноклеточным вирусом. И борется со сжигающим желанием пойти и убить.
Оливер часто испытывает ярость из-за мелких пороков своих знакомых, но впервые ему настолько сильно хочется стереть их с лица земли.
Сердце стучит обезумевшей косулей. Кофеиновыми таблетками подмигивает центральной нервной системе, дьявольским рычанием навязывает одни и те же слова.
Проходит два дня и Оливер становится похожим на блеклое отражение себя в смытой мыльной воде. Она вытекает в зияющее отверстие раковины, и так же стекает-смывается со своего контура Оливер.
Телефон разряжается несколько часов назад и не трезвонит больше.
Горничная убирает в номере тогда, когда Оливер спит. По вечерам он идет в бар, расположенный этажом выше, съедает какую-то пищу – совершенно безвкусную, пьет виски и пытается вытеснить, смести грязной метелкой с площади сознания навязчивые аффективные мысли.
Безрезультатно.
– Ты прячешься, – ехидно рычит басист.
– Прятаться – это строить домик из одеяла и заливаться виски, – парирует Оливер.
И понимает, что именно этим он и занимается последние дни.
На вечер второго, не обращая внимания на перепуганные возгласы горничной, в номер врывается Стивен.
Портье вбегает следом и требует немедленно покинуть помещение, но Оливер жестом приказывает ему выйти. Мол, все в порядке.
Нихуя не в порядке на самом деле, а при виде Саттона в голове взрываются тысячи голосов.
Флауэрс видит, что Стив очень переживает.
Он устало садится на кровать и резкий запах пота врезается в его обонятельную систему.
Стив облегченно улыбается и сбивчиво рассказывает, что Этан второй день на работе, а ему только удалось разузнать место, где Оливер остановился. Всеми правдами и неправдами, ага.
Оливер смотрит на хрупкие плечи Стива, выпирающие ключичные кости, четко очерченный кадык и сглатывает.
И сжимает руки – они тянутся к шее Стива. Сами!
Музыканты в его голове приходят в экстаз.
– Знаешь, я приболел, давай встретимся завтра в шесть возле пруда в Глазго-Грин. Культурных мероприятий никаких вроде нет, и там должно быть удивительно тихо, – небрежно роняет Оливер.
Он сам не успевает заметить, что уже продумывает все наперед. И оттачивает.
– Хорошо, – Стив кивает и поднимается. – Пока.
– До завтра, – кровожадно улыбается Оливер.
Стивен оборачивается у входа:
– Я волновался, – и неслышно прикрывает за собой дверь.
Оливера разбирает безумный смех.
Он подходит к окну и спустя пару минут видит тонкую, изящную фигуру Саттона.
Стивен ныряет в сгущающуюся тьму, Оливер одевается, спускается вниз и идет в сторону, противоположную той, где только что скрылся Стив.
Магазин хозяйственных принадлежностей выныривает, словно из ниоткуда, и сливным баком затягивает Оливера в себя.
Капроновые крышки, штопоры, разделочные доски, перочинные ножики и огромные кухонные ножи один за другим вгрызаются Оливеру в сетчатку глаза. Ему кажется, что они все прямо таки норовят прыгнуть ему в руки.
Продавец – старый мужчина шестидесяти лет. И он наверняка не смотрит британские молодежные сериалы, потому что бросает на Оливера недовольный взгляд, упаковывает большой нож и лезет под стол – за сдачей.
– Не нужно, оставьте себе, – бросает Оливер и торопливо сжимает деревянную – и еще теплую – ручку двери.
Теперь ему нужно подумать, подготовиться и рассчитать.
Голоса в голове довольно и одобрительно урчат.
Мигрень отступает впервые за два с половиной дня, и Оливер чувствует себя одним из самых счастливых людей на планете.

***

До Глазго-Грин – три троллейбусных остановки и семнадцать грустных берез.
Стивен запахивается в пальто – поплотней, укутывается в шарф кислотного цвета – подлиннее, и растрепывает волосы.
Отросшая челка лезет в глаза, и Стив перебрасывает ее на другую сторону.
Она вихрем сбивается за ветром и снова мешается.
Дождь прекращается сорок три минуты назад, солнце отмахивается несмелыми бликами, жирные кляксы луж пачкают и заполняют собой кеды.
Стивен отсчитывает бетонные клетки, старается не наступать на контуры их очертаний и жмурится.
Ему хочется потянуться, притянуть к себе Этана и поцеловать его: грубо и резко – взасос.
От Стивена пахнет голландским сыром и сигаретами. Багровая отметина на шее и две – левее – на плече отдают Этаном. Средний палец холодит проекция змейки, на запястье свисает браслет – литый, масонский символ перекатывается на тонкой цепочке.
Стив уходит все дальше – вглубь парка, где озеро. И встречает минус бесконечное количество человек.
Среди раскидистых, крепких и отчетливо грифельных древесных столбов Стив кажется тонким и хрупким посыльным Снежной королевы в стране грубых мужланов.
Трепетно-холеную фигуру Оливера Стив замечает издалека.
Оливер линейно-выгнутый, возбужденный и какой-то сигаретно-нервный.
Вроде как на измене.
Стив хмурится.
Оливер не ширяется – даже от конопли отказывается.
Осень бьет в глаза выжженными зажигалкой пятнами и отутюженными – хлесткими и свистящими – галстуками, норовит скинуть на землю – параллельно к небу. Выбивает воздух из легких, тепло из тела, улыбки из лиц.
Стив подходит ближе и механически поправляет волосы.
Оливер оборачивается, сверкая изломом искусанных губ.
Его взгляд сквозит-истекает грязной мутью бутылки, движения переломанными рывками хлещут тревогой.
Слова битым стеклом стучат по асфальту:
– Извини за вчерашнее, мне было нехорошо, – разводит руками Оливер.
Чокнутые музыканты отплясывают ритуальный танец в его голове.
– Да ладно, – Стивен отмахивается. – С кем не бывает.
– Камеры слежения направлены в ту сторону, – вкрадчиво сообщает Оливер и кивает туда, где у берега привязаны лодки, – а объективов мне и в жизни хватает.
Стивен натянуто улыбается и пытается понять, где и в чем именно подвох, который ржавым гвоздем выпирает из конкретной точки рыхлой земли.
– Пойдем туда, – рукой Оливер указывает в противоположном направлении.
Деревья вскидывают ветки и гротескно машут, сливаются в бурый мазок на огрызочном периметре ватмана.
Стив кивает.
Тревожность Оливера передается ему: мельтешит перед глазами какофонией листьев разной формы и цвета, сбивает четкость изображения, разрушает ровный строй мыслей.
Мокрые кленовые листики сминаются под ногами в чавкающую кашицу зернистой земли.
Оливер рассказывает о съемках, о том, что скоро начнется новый сезон, что выспаться и отдохнуть – главные его цели в жизни.
О том, что основное желание – все-таки убить, Оливер пока что умалчивает.
Они подходят вплотную к озеру: Стивен склоняется над водой, а Оливеру гадко и почти радостно.
Рваным движением он вытаскивает из-под куртки что-то острое и сверкающее, пальцами – потными от волнения сизой дрожи – крепко сжимает его и иголочно-четко опускает руку.
Стивен благодарит Бога, в которого не верит, за то, что не вмазывался с утра, а дальше события летят под ноги кадрами ускоренной съемки, и думать он банально не успевает.
Резким рывком отклоняется в сторону, теряет равновесие и кубарем катится по земле – черной, вязкой и извивающейся.
Оливер наваливается на него сверху – совсем, как Этан в постели – и нож (теперь Стив мозгом может впитать очертание предмета) вонзается в плотный квадрат земли – в нескольких сантиметрах от его головы. Угрожающе шипит и пришпиливает тонкую прядь белесых волос, наматывает ее на себя.
Стивен смотрит загнанной ланью.
Оливер тяжело дышит.
– Ты рехнулся, что ли? – слова сгустками слизи вываливаются из глотки.
Оливер кивает, нехорошо улыбается и тянет нож вверх.
Тот легко выходит из глади земельного масла, но не успевает Оливер крепче сжать рукоять – выпадает из его руки, три раза описывает в воздухе ассиметричную несуществующую фигуру и устремляется Стиву в лицо.
Он молниеносным броском прижимается головой к клейким обгрызенным листьям и закрывает глаза.
Голубоватой чертой проносятся перед ними насыщенные голубизной зрачки – то ли Оливера, то ли Этана.
Стивен понимает, что может умереть в скольких-то там процентах из ста возможных.
Удивительно сильное желание отсосать Этану сжимается на запястье – горячими пальцами.
Нож колким прикосновением тыкается в висок и отскакивает. Оливер тут же подбирает его. Алая лента стекает от виска вниз и отдает щекоткой – на коже и невидимых волосках.
Шок сотрясает сознание Стива десятибалльным землетрясением, сорванной крышей хлюпается в воду, надвигается вырванным с корнем деревом.
Оливер смотрит на него почти ласково, бережно гладит резную рукоять – правым большим – торопливо подносит руку. И совершает ошибку.
Стивен резко бросается вверх и спустя три волевых усилия прижимает Оливера к мокрой и липкой земле.
Холодная блеклость лезвия все еще ощущается боковым зрением и Стивен делает то, чего сам от себя не ожидает – целует Оливера.
Прикусывает нижнюю губу, всасывает ее и заполняет рот Оливера сбивчивым ритмом собственного дыхания.
Флауэрс лихорадочно водит языком где-то по нёбу Стива и вдруг яростно, горячечно отвечает. Крохотный бриллиант в его зубе уколом иглы ощущается на языке.
Стивена бьет крупная дрожь. Он прокусывает Оливеру губу – сильно и больно – размазывает кровь по прозрачно-белой зубной эмали и торопливо вскакивает.
Взгляд Оливера мутной пропастью скользит куда-то в сторону, нож опускается на мятую выпуклость куртки.
Музыканты возобновляют дьявольскую песнь и лупят инструментами по стенкам черепа.
Когда Оливер открывает глаза и поднимается, рассыпчатая фигура Стива скрывается за одним из пейзажных деревьев.
Флауэрс прячет нож обратно – под куртку, блюет прямо перед собой и умывается вязкой холерной водой из выцветшей лужицы озера.

***

Спустя полчаса Стивен вставляет ключ в замочную скважину со второй попытки. Пыльной грудой вваливается за черту порога и не понимает, как он здесь оказался.
Сбрасывает пальто, плетется на кухню, торопливо затягивает руку шарфом – чуть выше локтя. И дрожащими пальцами вдавливает столбик шприца в его основание. Вводит себе дозу вдвое больше обычной.
Засохшая каплями воска кровь путает бледность волос и надламывает что-то в висках.
Стивен прислоняется к стене и съезжает по ней вниз.

***

К выходу из парка Оливер движется путаным шагом. Острие неприятно упирается ему в грудь.
Солист царапает кожу и кости лезвием.
Оливеру хочется выть во весь голос.
Изнутри он полыхает адским огнем и отсвечивает длинными вереницами пепелищ.
Барабанщик угрожающе отбивает на установке неведомый пугающий ритм.
Глаза Оливера снова вспыхивают злорадством. Со стороны он кажется физическим воплощением нечистой силы из средней паршивости фильма ужасов.
Приходит в себя он только тогда, когда в трубке раздается голос Этана: осипший и чуть-чуть хриплый.
Этан обещает быть через сорок минут. Оливер устало опускается на скамейку и торжествующе улыбается. Кровожадным оскалом.

***

За окном сереет, когда Стив открывает глаза.
По венам струится умиротворяющее тепло. Желание услышать Этана отзывается острым всполохом в нервных окончаниях всех конечностей.
– Ты где? – голос Стива совсем спокоен.
– У входа в Глазго-Грин, Оливер позвонил. Я думал, ты уже там, – сквозящим недоумением отвечает Этан.
От спокойствия в голосе Стива не остается даже смазанного отпечатка:
– Немедленно уходи оттуда. Сейчас же! – орет он.
– А что случилось? – Этан по-прежнему барахтается в кисельной вязкости непонимания.
– Приезжай ко мне – расскажу, – и совсем шепотом, – пожалуйста.
Пока Этан в пути, Стивен сходит с ума.
Снова треплется с облупившимся надгробием, бродит заброшенным отголоском кладбища, старательно обходит пылающие синеватые огоньки.

***

Этан толкает незапертую дверь, Стив с облегчением распахивает глаза и больно ударяется головой о стену. Бросается к Этану и судорожно втягивает запах его волос.
Этан беспокойно обнимает его за талию, тянет на кровать, укутывает пледом и прижимается – совсем-совсем близко.
Стив утыкается Этану в грудь – если захотеть, можно прикусить правый сосок – и его вдруг разбирает.
Стива снова бьет дрожь – на этот раз, правда, мелкая – и предложения звучат слишком рвано.
Этан гладит его по спине и обводит пальцами линию позвоночника.
А когда Стив начинает дремать, идет на кухню и готовит кофе. Потому что это единственная съедобная вещь в доме Стива.
«Саттон – весь такой Саттон», – думает Этан и улыбается.
А с Оливером все наладится и прояснится. Обязательно.
Стив сидит, скрестив по-турецки ноги, держит чашку обеими руками и медитирует, то есть пытается.
Этан кладет три ложки сахара и пакетик сухих сливок, но кофе горчит и на языке остается перечным отголоском.
Стиву кажется, что он пьет не свой любимый, обожаемый кофе, а желчь.
К горлу подкатывает комок.
В полночь Этан гасит свет, и они впервые остаются на ночь в квартире у Стивена.
От запаха Этана Стиву срывает крышу и уносит неизвестно куда.
Он отсасывает ему – как и хотел. А потом Этан его трахает.
Стив стонет и шепчет его имя, а когда кончает – Этан размазывает сперму по его животу.
Этан засыпает спустя несколько шершавых улыбок, и Стив кладет марочку кислоты ему под язык, как он любит.
Сам слоняется по квартире и немного погодя опускается на постель – рядом.
Но как только он закрывает глаза, оживший мобильный телефон пронзительной трелью Deftones на мелкие осколки разносит хрустальное покрытие тишины.
Этан не просыпается.
Стив сглатывает и снимает трубку.
И Оливер словно мусорный пакет вываливает ему на голову – набитый разнокалиберной дрянью.
Когда Оливер замолкает, курсирующий в крови наркотик рисует Стивену лица троих музыкантов, и ему хочется стереть их, снести, размазать по периметру мира вонючей и грязной тряпкой.
Стиву хочется обнять Оливера.
Просто обнять и гладить по спине – успокаивать.
Оливер говорит, что ему нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Это переутомление, все дела. Он обязательно пойдет к психиатру.
И просит встретиться – послезавтра, в шесть, в Поллок-Парке.
Стив соглашается, потому что… а что он еще может сделать?

***

Он плохо спит, а утром, которое наступает в полдень, пересказывает Этану ночной разговор.
Он целует его и пожимает плечами. Мол, не вопрос – сходим.
И зовет Стивена завтракать – дешевой вермишелью, которая внезапно обнаруживается на верхней полке кухонного шкафчика.
Вечером они возвращаются домой к Этану, и воскресный вечер ласково треплет их по щекам.
А в половину девятого красивый карточный домик распадается гребаным телефонным звонком.
Завтра Этану необходимо быть на работе, а Стив обещает себе как-то выбросить мобильники из дому.
Этан думает, что пора бы затолкать засаленный комбинезон в мусорное ведро и послать работодателей нахуй.
Стив сглатывает, но понимает – пойдет, пусть и один.
Потому что Оливер – его друг.
– Не парься, Эт, все нормально.
– Точно? – скептически тянет Эванс.
– Конечно! Это же наш старина Олли, ты чего, – Стивен пытается, чтобы голос звучал хоть чуть-чуть веселее.
Рефреном в сознании Эванса дрожит мысль, что теперь только один человек сможет в него вторгаться.
Этан ложится спать рано.
Потому что вставать – с утра, работать – до самого вечера.
А Стив курит в оконную форточку и понимает, что все намного, гораздо хуже.
Стив знает Оливера хорошо, даже слишком. И Флауэрс своего добивается. Всегда.
Стив не ложится. Он сидит в интернете и думает, закусив губу.
А потом на пару минуточек откидывается на спинку кресла, расслабляет мышцы. Рука сама тянется к столику – за книгой.
Реальность выворачивается на Стива тарелкой прокисшего супа – и пахнет так же – когда захлопнувшаяся книжка больно ударяется об угловатые коленки.
Перед тем, как выпасть из рук, она успевает мелькнуть переплетом – Изысканный труп.
Хоть тонкая отвертка – в дерьме и крови – все еще навязчиво впивается в мозг, Стив улыбается.
Пару секунд назад он сжимал в руках решение всей проблемы.

***

В шесть, как и договаривались, Оливер ждет его в Поллок-Парке. Что символично – на той самой скамейке, где Стив дарит своим девочкам радость.
Стив хмыкает.
– Извини, – вместо приветствия начинает Оливер.
– Все в порядке, забей, – отмахивается Стив.
И не верит, потому что мифический ударник из периферии сознания Оливера скалит зубы и шрам у него над губой зловеще изгибается. Приобретает форму зазубренного кинжала.
На долю мгновения в глазах Оливера мелькает красная пелена. И Стив понимает, что тянуть дальше некуда.
– Мне нужно многое тебе рассказать, – он притворно вздыхает.
Оливер вопросительно вскидывает бровь.
– У меня ВИЧ.
Флауэрс бледнеет.
– И мы с Этаном вместе.
– То есть…
– Да, это значит – через десять лет мы умрем, – Стив отводит глаза и пускается в путаные фальшивые объяснения.
От долгого сидения у Стива замерзает задница. Разговор опускается к нулевой отметке.
– Мне пора, – вздохнув, сообщает Стив, и пожимает Оливеру руку. – Пока.
Оливер так и остается сидеть на скамейке. Он смотрит вслед Стиву и его становится до безумия жалко.
Оливер вспоминает, что целовался с Саттоном. Но тут же отмахивается от дурацкой, мухой жужжащей мысли.
«Теперь не нужно их убивать, – думает он. – Они и так будут мучиться дольше. И жестче».
– Ты прав, – сипит басист.
– Они получили по заслугам, не стоит жалеть, – тонко поет солист.
– Не забудь выбросить нож, – советует ударник.
И странное трио уходит из его головы.
Боль проходит мгновенно. И Оливер блаженно улыбается.
Тур бесноватых рокеров продолжается в чьем-то чужом сознании.
Обледенелая осень хохочет, хватая Оливера за руку, а он залихватски подмигивает ей.
Съемки второго сезона начинаются через два дня. Видеть друзей – бывших, наверное – ему совершенно не хочется.
Оливер уезжает в Лондон.

***

По дороге домой Стив останавливается возле частной клиники.
– А провериться действительно стоило бы, – бормочет себе под нос.
И заходит в супермаркет напротив.
Пестрое здание обнажает в зазывающей улыбке оберточные линии зубов.
Стив покупает пиццу и трюфельный торт.
Дома вешает на вешалку шарф, отогревает руки под столбом горячей воды и впервые готовит чай.
Нежно гладит указательным пальцем полоску переплета с надписью «Изысканный труп», мысленно протягивает Люку руку и достает с полки набитый косяк.
А ночью Этан снова ему отсасывает. И Стив засыпает, уткнувшись носом ему в живот. Как обычно.


[1] - наркотик психотропного действия, LSD;
[2] - кокаин;
[3] - кетамин;
[4] - кокаин;
[5] - употреблять наркотики внутривенно;
[6] - употреблять наркотики внутривенно;
[7] - употреблять наркотики внутривенно;
[8] - последствия многократных инъекций в одну и ту же часть вены.

КОНЕЦ

правила голосования! читать обязательно!

Если вы автор, получивший право голосования:
За любой свой текст объемом более 10 000 знаков, который участвует в конкурсе, вы можете дать от 0 до 10 баллов каждому тексту-участнику. Написали 2 текста? У вас 20 баллов на каждый текст. Три текста? 30 баллов. И так далее. За себя голосовать нельзя. Присылайте заполненную таблицу, которая должна выглядеть вот так, на адрес: [e-mail] с пометкой "Результаты голосования".
Мы были бы очень признательны, если бы вы прислали заполненную таблицу один раз, чтобы не возникло путаницы с голосами.
Комментировать тексты можно! Помните: вы – им, они – вам.
Поскольку участие анонимное, для ответов на комментарии читателей будет заведен гостевой профиль. Логин и пароль высланы всем участникам на почту.

Читатели и авторы внеконкурсных текстов могут распоряжаться суммой в один балл (вы можете ставить +1, -1 либо не ставить ничего). Голосовать могут только пользователи, зарегистрированные в дайри до 1 августа 2011 года. Голоса принимаются только с минимальным комментарием, например: "+1! Заявка раскрыта полностью, характеры отлично прописаны, сюжет захватывает. Спасибо, автор!"